Вообрази меня - [45]

Я пускаю ему пулю между зубов.

Из ниоткуда появляются еще пятеро, наступая со всех сторон, и на долю секунды я не могу не подивиться. По словам Касла, было только двенадцать человек, два из которых – Андерсон и Джеймс. Обвожу взглядом поле боя, дюжину солдат, активно атакующих наших, затем возвращаюсь к тем пяти, что держат путь прямо ко мне.

В голове путаница.

А потом, когда они начинают стрелять – ужас.

Я делаюсь невидимым, проскальзывая через единственную щелочку между двумя солдатами, в повороте открываю огонь. Пара выстрелов попадают в цель, остальные – мимо. Перезаряжаю, отбрасывая на землю опустевшую обойму, и только готов стрелять, как слышу ее голос.

– Держись, – шепчет она.

Назира обвивает меня руками за талию и прыгает.

Вверх.

Пуля свистит прямо у голени. Жжется, она задела кожу, но прохлада ночного неба так бодрит, что я позволяю себе вздохнуть полной грудью и закрыть глаза на целую секунду. Здесь, наверху, крики едва слышны, отсюда может показаться, что кровь – вода, а крики – смех.

Увы, сон длится лишь мгновение.

Наши ноги вновь касаются земли, уши вновь наполняют звуки войны. В благодарность я быстро сжимаю руку Назиры, и мы разделяемся. Я приближаюсь к группе людей, там и мужчины, и женщины, я их не узнаю, люди из Прибежища, и бросаюсь в самое сердце резни, уговаривая одного из подбитых бойцов сдать назад и искать укрытие. Вскоре я с головой ухожу в драку, защищаюсь и нападаю, повсюду стрельба. Захлебывающиеся рыдания. Даже мысли не возникает оторваться от действа. И тут земля под ногами начинает дрожать.

Касл.

Его высоко поднятые руки устремляются к близстоящему зданию. Оно сильно трясется, вылетают гвозди, содрогаются окна. Несколько охранников тянутся за оружием, однако останавливаются при звуке голоса Андерсона. Я не слышу, что он говорит. Похоже, он почти восстановился, а его приказы, наверное, столь сумасбродны, что вызывают секундное замешательство в рядах солдат. Безо всякого на то основания, доступного моему разуму, охранники, с которыми я сражался, вдруг ретируются.

Слишком поздно.

Крыша соседнего здания с визгом проваливается, и Касл завершающим, свирепым движением отрывает стену. Одной рукой он отодвигает пару наших бойцов, оказавшихся под ударом, а другой швыряет наземь гигантскую стену, и она с грохотом разбивается вдребезги. Повсюду осколки, деревянные балки со стоном гнутся и ломаются. Несколько солдат ныряют в укрытие, по крайней мере трое погребены под обломками. Мы все приготовились к ответному удару…

Андерсон вскидывает руку.

Солдаты тут же замирают, оружие безвольно висит в их руках. Потом практически синхронно они вытягиваются по стойке смирно.

Выжидают.

Смотрю на Касла – что дальше-то, – но он, как и все остальные, не отрывает взгляда от Андерсона. Все замерли в бредовой надежде, что, возможно, сражение подошло к концу. Касл разворачивается, встречается взглядом с Нурией, которая все еще прижимает к груди Сэм. Через секунду он поднимает руку. Временная передышка. Прекращение боевых действий.

Я в это не верю.

Тишина накрывает ночь. Андерсон, пошатываясь, выходит вперед, его блестящие губы ядовито-красного цвета, рукой он прижимает к шее платок. Конечно, мы слышали об этом, о его способности самоисцеляться, да только когда видишь все собственными глазами в реальном времени – это совершенно другая история. Дикость.

Андерсон говорит, и его голос вспарывает тишину. Рассеивает чары.

– Довольно. Где мой сын?

По толпе окровавленных бойцов проходит шепоток, красное море медленно расступается. Уорнер не заставляет себя ждать; он выходит вперед в полной тишине, лицо в пятнах крови. В правой руке зажат пулемет.

Смотрит на отца. Молчит.

– Что ты с ней сделал? – мягко интересуется Андерсон и сплевывает сгусток крови на землю.

Потом промокает губы тем же платком, которым зажимал на шее рваную рану. Вся сцена просто отвратительна.

Уорнер продолжает молчать.

Думаю, никому не известно, где он ее спрятал. Джей словно испарилась.

Секунды пролетают в таком напряженном молчании, что мы все начинаем переживать за исход передышки. Замечаю, что пара солдат наставляют на Уорнера оружие, и в ту же секунду небо над нами разрывает одинокая молния.

Брендан.

Я смотрю на него, потом на Касла. Андерсон снова поднимает руку, чтобы солдаты повременили. И вновь они уступают.

– Я спрошу еще только раз, – обращается Андерсон к своему сыну, его голос начинает дрожать от возрастающей мощи. – Что ты с ней сделал?

Уорнер не сводит с него бесстрастного взгляда.

Он весь забрызган чей-то кровью, пулемет в руках держит, словно портфель, и смотрит на отца совершенно невозмутимо. Андерсон не умеет владеть собой так, как умеет Уорнер – и для всех очевидно, что эту битву характеров он проиграет.

Андерсон явно начинает выходить из себя.

Его волосы спутались, местами стоят торчком. На лице застывают капли крови, наливаются глаза. Он выглядит невменяемым – абсолютно на себя не похожим. Я понятия не имею, что будет дальше.

И тут он бросается на Уорнера.

Словно агрессивный алкоголик, дикий и злобный, полностью съехавший с катушек. В его раскачивающейся походке чувствуются одновременно необузданность и сила, неустойчивость и продуманность. Он напоминает – меня озарило, и я ужаснулся – отца Адама, о котором я так много слышал. Агрессивного пьяницу, движимого гневом.