Воля твоя - [38]

— А еще то, что ты там должен был томиться до тех пор, пока бы за тобой не приехали. Притом, что твой эскорт уже был в пути. Да, Марек, все так и было. Я сам об этом узнал не так давно. И меня и тебя через меня обвели вокруг пальца — им просто нужно было выманить тебя из норки.

— Зачем? К чему? — Я искренне недоумевал. — Откуда у них столь баранье упорство? Все кончено! Давным-давно! Уже ничего не вернуть! Зачем?

— Это ты мне скажи зачем? А, Марек? — Подражая мне, закончил он, положив голову на сложенные домиком пальцы. — Тебе виднее.

Не помню, как полупустой кувшин оказался у меня в руках, громко зазвенев осколками о стену. А я стоял и тяжело дышал, провожая медленно уплывающую с глаз пелену.

— Я заплачу за это. — Произнес мой приятель, торопливо допивая остатки из своей кружки, пока меня снова не накрыло. Эта моя вспышка его словно совершенно не задела.

— Успокоился? — Прямо взглянул он мне в глаза, когда я сел. — Тогда слушай меня внимательно. Несколько часов у нас есть, времени примерно до вечера, может, до завтрашнего утра. После — мы должны как можно скорее отсюда смотаться, желательно в разные стороны. Они знают, что ты здесь, они идут по следу, а след обязательно приведет их сюда, — он постучал пальцами по столешнице, — в это самое место. Погоня должна продолжаться, запомни это, продолжаться до тех пор, пока они не потеряют интерес.

— Два года, — напомнил я. — Целых два года он у них только теплился.

— Все может быть, все может случиться, — как-то рассеянно произнес в ответ Номад.

Мы помолчали. Не знаю каким шестым чувством прочувствовал произошедшее корчмарь, но перед нами на столе появился еще один кувшин подобного напитка. Мы оба, уныло взглянув, к нему даже не притронулись.

— Ты преодолел весь этот путь за столь короткий срок только для того, чтобы сказать мне это?

Он покачал головой.

— Не совсем. Это лишь одна из причин. Что ты собираешься делать?

— Не уверен, пока еще не решил.

— А я, кажется знаю.

Я поднял на него взгляд.

— Это упрек?

Номад лишь задумчиво пожевал губами.

— Хорошо, у тебя есть что предложить? Какое-нибудь решение получше?

— Есть, — буркнул он, вновь принявшись пережевывать фантомную пищу. А я же, не собираясь играть с ним в гляделки и недосказанности, схватил кувшин, махнув ему на прощание. — Да погоди ты!

Взгляд назад показал, что он все еще не мог подступиться, однако на мой невысказанный вопрос кивнул на вход. Я медленно отодвинул одну шторину, выглянув в зал — ни у нас на пороге, ни вообще в харчевне никого не было. А хозяин просто не мог подслушать.

— Ну?

— Продолжай заниматься тем, чем занимаешься.

Я покачал головой.

— Я люблю конкретику, но то, что предложил ты, слишком расплывчато, что позволяет допускать слишком многие вольности. Не слишком много «слишком»?

— Я хочу, чтобы ты не забывал про состязание, и продолжал заниматься его разгадками. Это очень и очень важно.

— Нет никакого состязания.

— Ч-что? — Вдруг опешил он.

— Ты водишь меня за нос. Хотелось бы понять, к чему? Что тобою движет, раз ты столь наплевательски стал относиться к нашей давней дружбе?

— Ты не понимаешь, о чем говоришь…

— Может быть. Но от это «состязания» разит скверной за целую лигу. Я видел то, что не видел никто другой, я могу об этом судить. Ответь мне, с кем ты состязаешься?

Неуверенно закусывая губу, он вдруг как-то сдулся, поник под моим требовательным взором. Я ведь приехал сюда в кратчайшие сроки, я ведь рисковал, как ты так можешь думать? — словно укоризненно твердила вся его сгорбленная фигура.

— Ты же видел обезлюдевшую деревню. Я вытащил тебя из твоего небытия, предложил хоть что-то!

— Ты предложил мне какую-то игру — так я это расценил, а вместо этого втянул в пляску со смертью. В погоню от преследователей, которую я похоронил два года назад.

— Тебе напомнить, чем ты занимался эти два года? — Буквально прорычал он на меня. — И чем нынешняя ситуация отличается от, допустим, полугодовой давности? А? Сейчас ты хотя бы пребываешь в собственном уме и твердой памяти, а не лежишь в канаве, пропитый вусмерть! Сколько раз из той канавы ты встал, только чтобы залиться по самые гланды бормотухой, чтобы, как обычно, вновь прийти в себя в очередной провонявшей помоями канаве?

Он вдруг вскочил, вырвав у меня из рук кувшин разбавленного вина. Этот повторил путь первого.

— Ты отлично спрятался, ничего не скажешь! Зато найти тебя так и не смогли, ха-ха!

— Ты сам это сказал.

— К черту! Псам под хвост эти твои два года! Так нельзя, это не жизнь! Сейчас ты хотя бы живешь!

— Скорее, выживаю.

— Не суть! Теперь ты думаешь, ты анализируешь, ты представляешь творящееся вокруг тебя. Ты способен принимать решения, бороться, ты способен дать отпор! Вот это — жизнь — быть и существовать, а не просто быть! Что… почему ты смеешься?

— Удивительно слышать подобные речи от человека, много лет назад зарекшегося идти на какой бы то ни было риск. И теперь он, утративший форму, прямо сейчас учит меня философии жизни.

— Лучше прожить месяц в постоянном стремлении к своей цели, чем сотню лет бездумно глядя в небеса, — тихо проговорил он.

— Я знаю. Знаю, Номад, ведь это я сам когда-то тебе сказал.