Воля твоя - [29]

Я ткнулся в один дом, во второй, обыскал подворья, рыская словно оголодавшая собака в поисках некогда припрятанной кости. Заглянул во все сараи и залез во все подвалы и чердаки, но, будто в насмешку, остался ни с чем. Везде сопровождал меня тот кислый и местами сладковатый запах. Иногда даже казалось, что он хватал меня за руки, оборачивал голову в нужном направлении, намеренно подбрасывая мне верное направление, но признак, казавшийся верным, оказывался обыкновенной пустышкой. И… ничего. Я шел туда, в какой-то момент вонь достигала апогея, заставляла мой разум биться в предвкушении, однако в следующий миг просто растворялась, понукаемая прочь вездесущими сквозняками. Откуда она бралась и почему упорно отказывалась до конца растворяться, я так и не смог себе ответить, сколько бы ни рыл окрестности.

Страшно признать, но я чуть ли не выл от тоски, скребя землю, камни, стены, надеясь найти хоть что-то, указывающее на принадлежность этих запахов. Странное чувство, захлестнувшее меня с головой. Номад, видимо, оказался прав, когда в одном из писем бил навскидку, порицая меня за то, что в своем времяпрепровождении и намеренном бездействии я совершенно захряс: как физически, так и морально. Ему было невдомек, что я этого возможно и добивался. Впрочем, радостных настроений и чувства полезного дела, как теперь, у меня действительно давненько не водилось.

Как итог, деревня пуста — ни единой живой души или твари. Деревня необычайно тиха, словно бы даже птицы не решаются нарушить царящее здесь безмолвие. Хотя на ветвях сидят, изредка перелетая с места на место. Не вороны — обыкновенные пичуги, что немного смущает третий, последний пункт, — в деревне отвратительно смердит мертвечиной, и чем дольше я здесь нахожусь, тем сильнее понимаю, что запах этот здесь по-настоящему устоявшийся, буквально въевшийся в саму плоть земли. И если поначалу он казался слегка ощутимым, то теперь, дыша через пропитанный благовониями платок, я не чувствовал иного запаха, кроме приставшего гнилья.

Выходит, жители не просто так пропали — не растворились бесследно, чего я опасался изначально. А значит, от этого уже можно начинать действовать.

— Как это растворились? Такого просто не бывает!

— Однако это так, — развел руками старый вояка, видимо, действительно веривший в то, что говорил.

— Абсурд какой-то…

— Отнюдь. Странностей всегда хватало. Одной больше, одной меньше — какая, в общем-то, разница?

— Вы не отсюда, — каким-то внутренним чутьем догадался я, обличив свои мысли в слова перед тем, как успел подумать о последствиях такого нездорового любопытства и чрезмерной проницательности.

Однако вопреки всем ожиданиям, офицер на мои слова не обиделся, и даже несколько смущенно улыбнулся.

— Действительно, я родом не из империи, с ее северных окраин. Но о причинах приведших меня сюда, право слово, говорить не стоит.

Я примирительно поднял ладони — у каждого могут быть свои причины, и эти причины — лишь их личное дело, интерес к которым в некоторых случаях и с некоторых пор в одностороннем порядке может признаться оскорбительным и требующим искупления. Часто извинением золотом, но иногда и кровью.

— Оставим в покое обезлюдевшую деревеньку.

— Оставим, — задумчиво кивнул я. — Но я просто обязан уточнить у вас насчет трупов.

— Каких трупов? — В искреннем недоумении в какой уже раз за сегодняшний разговор уставился на меня усатый дядька.

— Не берите в голову.

Я встал, благодарственно протянув служаке руку. Тот пожал, проводив меня до самой двери.

— Если были б трупы, тогда другое дело, — бормотал он на ходу. — А так… Словно испарились там все. Р-раз, и нету.

— А запах? — Обернулся я на самом выходе.

— Да, запах… Припоминаю. Воняло так, что всех моих ребят прямо там и повывернуло. Да я и сам, что уж тут скрывать… Но вот трупов…

— Странно, правда?

— Хватает у нас тут странностей, уж поверьте.

Я задумчиво пожевал губами, глядя на его хмурое лицо.

— Запах мертвечины есть, мертвечины нет. — Подвел я итог, и офицер, чуть подумав, как-то рассеянно кивнул.

Оказавшись на улице я, во весь рот и никого не стесняясь, зевнул, блаженно потянувшись. Заметившие меня имперские пограничники лишь понятливо хмыкнули — разговор с их начальством дело всегда нелегкое, а зачастую и долгое.

Переливание из пустого в порожнее, сказал бы я, припоминая те два с половиной часа, улетевших в оказавшимся бесполезном разговоре прочь. Вытащить из командира приграничного лагеря хоть какую-нибудь мало-мальски серьезную информацию оказалось делом невыполнимым. Усатый офицер упрямо стоял на своем — пропали и все тут, и так от загадок уже тошно как от прогоркшего масла, а тут еще я со своими нелепыми расспросами. Поэтому приходилось терпеть, снова и снова, виляя хвостом словно лисица из стороны в сторону, пытаясь запутать, задавая наводящие вопросы, потому как иного источника информации поблизости просто не было. А выспрашивать что-либо у подчиненных, здесь, посреди граничного лагеря, минуя обращение к начальству — это только искать себе на голову приключений. Бежать отсюда некуда, ближайшая цивилизация лишь в двух неделях пути на запад.