Воля Розы - [5]

Бланка молчала. Размазанная по её щеке кровь убитого масана в скудном освещении казалась бесцветной, напоминая банальную грязь, какая бывает на лицах многих жителей бедных кварталов после рабочего дня. Повинуясь сиюминутному порыву, Магнус протянул руку, чтобы её стереть, но прикосновение его пальцев к бледной коже будто вывело масану из задумчивости.

— Мне пора, — бросила она, легко поднимаясь на ноги.

— Должен признаться, мне уже давно не выпадало столь интересное знакомство. Мы увидимся снова?

— Возможно. Надеюсь, ты ничего не имеешь против. небольшого маскарада?

V

Покрытые чёрными разводами после давнего пожара стены подпирали высокий, изрядно пострадавший, но тем не менее ещё вполне целый потолок. Пол, словно ковром, был покрыт густым слоем пепла, который никто не собирался убирать, россыпью мелких камешков и обломками стен. Лишь уголок декадентской роскоши, выглядевший каплей краски на сером полотне пепелища, выдавал секрет этого места: небольшой, некогда уютный театр, в лучшие времена вмещавший за вечер чуть более сотни зрителей, стал пристанищем отверженного кардинала.

Магнус, обнажённый до пояса, стоял перед неровным зеркалом в полстены, треснувшим аккурат посередине, и вёл одностороннюю беседу:

— Твои аппетиты переходят всякие границы, ma chere. Дело даже не в том, что мне становится всё сложнее и сложнее скрывать моменты нашего питания…

— Что?.. Да, ты выполнила своё обещание. Я хотел этой силы, и ты её дала. Однако вопрос цены…

— Не перебивай, пожалуйста, когда я с тобой говорю. Ты можешь послушать?..

— Спасибо. Да, ты никогда не ошибаешься. Они все прекрасны — иначе ты просто откажешься от «блюда». Возможно, каждую из них я мог бы полюбить всем сердцем. Не знаю, как ты это определяешь — по моему ли на мгновение участившемуся дыханию, когда я невольно замечаю их в окружении поклонников или гуляющих в гордом одиночестве, по стуку сердца — или у тебя вообще есть собственный вкус, мнение. Да, ma chere, ты не ошибаешься никогда.

— Я просил не перебивать? Я пытаюсь сказать что-то важное. Я действительно всякий раз чувствую боль оттого, что такая красота должна погаснуть, что мир потеряет её навеки. Но уже через секунду (о, ты лучше других знаешь, как это происходит) я забываю обо всём, растворяясь в той первобытной силе, молодости и возможностях, которыми ты наполняешь мои жилы. Я веду к тому.

— Ты можешь хоть раз, хоть раз послушать, что я тебе говорю?! Нет, это просто невозможно… Так дальше продолжаться не может. Да, я искренне благодарен тебе за всё. И годы, проведённые вместе, были прекрасны. Но я устал.

— Да, это прощание.

— Что?.. Да, я уверен.

— Прости меня, милая, и прощай.

Ритуальный нож с пламевидным клинком подцепил крайний нижний отросток стебля, впившийся в кожу. Тонкий металл поддался относительно легко, отозвавшись в руке мгновенной острой болью, напоминающей вырванный волос. Следующие несколько витков пошли сложнее, но всё же отрывались от плоти, с которой, казалось, срослись намертво много лет тому назад. Но чем выше приходилось подниматься по плечу, тем сильнее были сопротивление стебля и боль. После того как два или три особенно крупных витка заставили масана рычать сквозь зубы, он с удвоенной яростью взялся за центральный.

На сей раз «голос» Розы застал его врасплох. Или то, что она «сказала».

— Нет! Речи быть не может.

— Rose, нет!!! Я не позволю. Мы так не договаривались!

Тонкая, неожиданно частая пульсация в руке была настолько редким явлением, что кардинал не сразу распознал такую реакцию, а когда вспомнил, что она может означать, удивлённо поднял брови и тут же взвыл, как раненый тигр.

Роза смеялась.

И это было последним, что Магнус запомнил.

VI

В отличие от множества других городов, а Магнус успел побывать во многих, Венеция перед рассветом хранила ночное молчание, лишь светлеющее небо, подсвеченное зеленью заполняющей улицы воды, говорило о том, что ночь подходит к своему концу, а день, возвратив краски лицам и нарядам, лицемерно скроет многое из того, что можно разглядеть лишь под покровом темноты.

Кардинал, устало ссутулившись, смотрел с балкона на предрассветное небо, размышляя о чём-то ушедшем давно и безвозвратно, что он внезапно вспомнил именно сейчас, увидев гаснущие звёзды и тёмную рябь уличного канала. Каменная опора, в которую масан упёрся широкими ладонями, была покрыта паутинкой мелких трещин, будто многолетнему камню внезапно вздумалось раскрошиться под тяжестью собственных лет. Тонкий золотистый стебель, обвивавший руку масана от самого плеча, казался на его фоне преходящим капризом, веянием моды, которая одинаково импульсивно возникает и исчезает, тогда как камень этот был задолго до и будет после.

Взглянув на стремительно растущую на горизонте полосу света, Магнус покинул балкон. Поспешно пересёк комнату, стараясь не смотреть на кажущееся теперь таким хрупким тело молодой масаны с ожерельем кровавых следов на шее. К груди она прижимала диковинный клинок с золотой насечкой, который успела выхватить в последнюю секунду. Он ей не помог.

Тяжёлые шаги кардинала ещё долгое время эхом отражались от стен и высокого потолка.