Воля небес - [56]

За ними скакал десяток холопов, далее в окружении пяти иноков ехал возок со святыней, приносящей победу русскому оружию, затем двигались бояре, тянулся обоз из пятнадцати телег и саней с броней, припасами и оружием, потом шли два десятка замыкающих колонну холопов с заводными лошадьми. Вроде бы крохотный отрядик, полусотни не набирается, а на четверть версты растянулся.

С санями и телегами больше двадцати верст в день путникам проходить не удавалось, а потому до Александровской слободы Басарга Леонтьев добрался лишь в начале апреля. Еще до того, как путники нашли место для постоя, Малюта повелел подьячему явиться на обедню, где Иоанн Васильевич, разглядев боярина в толпе, призвал к себе и прилюдно похвалил за храбрость, явленную на войне в Варяжском море. И в знак особого расположения повелел разместить храброго витязя прямо в своем дворце, рядом с собственными покоями.

Так ларец с чудотворной святыней оказался за стеной от царской опочивальни.

Сокровище денно и нощно охраняли монахи, старшим над которыми стал отец Антоний. Не потому, что Басарга благоволил своему побратиму, а в силу заметной, по сравнению с остальными иноками, молодости, крепости телесной и ратному мастерству.

Сам подьячий, понятно, далеко тоже старался не отлучаться. Даже пировал с друзьями здесь, между спрятанным под церковным покрывалом сундуком и просторной постелью – разделить которую, увы, было не с кем.

В первые дни мая примчались гонцы с известием о приближении османской армии.

Через день Иоанн приказал опричникам подниматься в поход. Архиепископ Корнелий, духовник царя, неожиданно рукоположил Антония в сан иеромонаха, сказав, что видит в нем высокую христианскую чистоту, и именем царя приказал полусотне Басарги двигаться рядом с собой. Получалось – прямо в царской свите. Князья тихо роптали, недовольные появлением в своих рядах худородного боярина, но против воли государя не попрешь. А Иоанн Васильевич, набравшийся сил настолько, что уже уверенно держался в седле, время от времени затевал с подьячим беседы, расспрашивая о морских схватках, горячо радовался успехам русских кораблей, словно сам принимал участие в битве, и даже приказал Дмитрию Годунову особо прознать, отчего вестей с Варяжского моря не поступает? Капитану Тимофею после тех бесед нежданно перепала шуба с царского плеча и место подьячего в Пушкарском приказе.

– Ну, вот и все, – на очередном привале сказал сыну Басарга. – Вот ты и боярин. К месту на службе по обычаю кормление полагается, дабы ты мог себя и труд свой обеспечить. Стало быть, новый род с тебя начинается. Как тебе в новом звании? Что чувствуешь?

– Не знаю, боярин, – пожал плечами Тимофей, глядя в огонь. – Ничего. Как-то мимоходом все получилось. Когда ты мне саблю прошлой весной подарил – помню, такой восторг испытал, что чуть до потолка не прыгал. А ныне… Сказали – и сказали. И все.

Боярин Леонтьев поднялся, обошел костер, крепко обнял паренька и прижал к себе:

– Это хорошо… Это хорошо, что тебе сабля моя первой запомнилась. Мне будет приятно знать, что судьба нового боярского рода началась именно с моей сабли.

Даже в этот миг Басарга так и не посмел сказать юному подьячему, что вот уже год тот носит на боку отцовский клинок.

На рассвете государь созвал к себе воевод и князей – причем посыльный прибежал и за Басаргой с сыном, и за иеромонахом Антонием.

Своих слуг царь всея Руси встретил в кресле, без лишних предисловий объявил, указав на стол с несколькими скрученными грамотами:

– Вестники из-под Тулы прискакали, от Коломны и из Каширы. Князь Бельский из Коломны тревожных вестей не прислал, князь Волынский опасности тоже не чует, и токмо князь Михаил Черкасский отписал, что его дозоры рати великие заметили. Исчислили их в шестьдесят тысяч, направлением на Каширу определили. Полагает Михаил Темрюкович, точно на него ворог двигается и через три дня уже к Оке выйдет. Что скажете?

– Полагаю, коли из Тулы известий нет, татары ее далеко стороной обходят, – первым ответил многоопытный князь Воротынский. – Либо и вправду на Каширу нацелились, либо к Коломне двигаются.

– На войне каждому воеводе кажется, что супротив него удар главный нацелен, – степенно кивнул князь Темник-Ростовский, опираясь на резной посох. – Странно, что тульские дозоры ничего не заметили. Такое может статься, токмо если на Коломну басурмане идут. До Каширы от Тулы всего два перехода, на таком удалении от глаз разъездов полевых не скрыться.

– На Коломну ворог идет, – согласился князь Трубецкой, утонувший в рыхлом горностаевом налатнике. Темная борода в цвет опушки терялась среди меха, и было непонятно, то ли налатник прирос к подбородку, то ли борода пришита к сиреневому индийскому сукну. – Неможно из Тулы столь близкого ворога не заметить, каковой на путях каширских движется. Хоть крайние полки, да на глаза бы попались. А коли дальше двух переходов – то уже тракт Каширский.

– А ты что скажешь, Дмитрий Иванович? – обратился к молодому воеводе Хворостинину царь.

– Странно, что из Коломны вести спокойные, – теребя бородку с проседью, ответил князь. – Коли рать прямо на нее идет, отчего Иван Дмитриевич ничего не заметил?