Воля к жизни - [4]

— Усэ добываюсь до вас, партызан, та не знаю, з якого конця зайты…

— Вот как! Добре! — смеется Яременко. — А ну пишлы.

Быстро идем по коридорам. Лестницы, повороты, многочисленные кабинеты…

Вхожу за Яременко в один из кабинетов. За большим письменным столом строгий, подтянутый человек с погонами подполковника.

— Товарищ Дрожжин, это врач Гнедаш, он был в Сибири, в ответ на свое заявление получил вызов.

— Гнедаш? Вы назначены в соединение Федорова. Получайте обмундирование, вооружение, материалы.

— В наше соединение! — обрадовался Яременко.

Мы выходим в коридор, и я прошу:

— Василий Омельяпович, расскажи мне — что там, как там у вас? Очень смутно представляю себе. Где у вас раненые? В землянках? На чем спите, что едите? Как там оперировать? Вот ты был ранен — кто и где оперировал тебя? Кто ухаживал за тобой?..

— Видишь ли, раненые не всегда в землянках. Случается по нескольку недель быть в движении, совершать по пятьдесят и по семьдесят километров в сутки. Раненые тогда на возах.

— И тяжелораненые тоже?

— Все на возах. Как только есть возможность — самолетами вывозим тяжелораненых в советский тыл. Но это бывает редко. Для самолета нужна посадочная площадка. Где я лежал раненый? Видишь ли — лежать некогда, я был комиссаром отряда. Федоров распорядился — изготовить для меня такой «самокат», чтобы я мог быстро передвигаться, руководить людьми. Заведующий хозяйством приспособил передок крестьянской телеги. Соорудили на передке телеги, ну… кресло, что ли! Можно было полусидеть, вытянув раненую ногу. Что едим? Всяко бывает Иной раз отобьем у немцев стадо коров, несколько возов сахара, яиц, муки. А бывает — в меню одна сырая конина без соли. Для раненых, конечно, сохраняем немного суха рей, масла. Постой, тут есть фельдшер Емельянов из нашего соединения, лечится в Москве. Пойдем разыщем его.

Он сейчас в штабе и все расскажет по твоей специальности.

В одной из комнат мы нашли высокого молодого человека в поношенной шинели.

Худые руки Емельянова вылезали из рукавов. Длинная шея его была замотана бинтами. Обветренная кожа на лице шелушилась.

— Врач Гнедаш, летит в наше соединение, — представил меня Яременко.

Хмурое лицо Емельянова с крепко сжатыми губами осветилось радостной улыбкой:

— Хирург?.. Это хорошо, это очень хорошо! Там хирурги ох как нужны.

Сесть в коридоре было негде. Мы отошли с Емельяновым к окну. В штабе шумно — разговоры, звонки телефонов, треск пишущих машинок. В этом деятельном гуле негромкие хриплые слова Емельянова казались особенно значительными. По памяти воспроизвожу его рассказ.

— Первый наш госпиталь в тылу врага мы создали в конце 1941 года в елинских лесах, когда подобрали четырех летчиков с разбившегося советского самолета. Летчики— Володин, Рогозин, Максимов, Рябов — были с повреждениями черепа, с переломами ног. Всем четверым удалось спасти жизнь. Они лежали в специальной землянке, и там же в землянке, за перегородкой, была амбулатория.

В начале 1942 года в рейментаровских лесах мы создали второй госпиталь, но весь конец зимы провели в переходах и два месяца возили раненых за собой в санях. Помните, какие морозы стояли в первую зиму войны? Снег по грудь, пробивались без дорог в лесах. И все же всех раненых удалось сохранить.

В августе 1942 года у нас был госпиталь в злынковских лесах.

Много раненых было в тяжелом состоянии, и на переходах их приходилось носить на носилках. Не было врача, инструментов. Трое раненых тогда у нас погибли. Я сам— фельдшер, опыта большого нет. Однажды взяли в плен немца-хирурга, привели его к нашим раненым, командир сказал: «Вот, Емельянов, учись!» Но немец оперировать отказался: «Без инструментов, — говорит, — не могу». А нам приходилось работать всяко — руки ампутировали пилой-ножовкой, больные зубы удаляли плоскогубцами.

Одно время «крали» хирурга из больницы…

— Немца-хирурга?

— Нет, украинского, по фамилии Безродный. Его мы тайком на быстрых конях привозили на ночь из больницы. Забрать совсем к нам не решались: он был больной человек, долго не вынес бы партизанской жизни. Немцы держали его в ужасных условиях, он у них голодал, наше командование помогало ему продовольствием, поддерживало его силы. Немцы узнали, что Безродный лечит наших раненых, и уничтожили всю его семью — мать, отца, сестру, жену с маленькими детьми, убили всех и домик их сожгли. Сам Безродный чудом спасся, но в соединение к нам не попал.

Был у нас одно время врач Маринич, тот пришел к нам с женой и дочерью. Дочь его Сима стала медсестрой. Маринич организовал курсы сестер, читал лекции. Но и ему приходилось работать без инструментов… Несколько месяцев пробыл он у нас, а сейчас его оставили на Черниговщине, в соединении Попудренко.

Сестры — вот кто в основном спасал наших раненых. Много было у нас замечательных сестер! Клава Макарова, ей было девятнадцать лет; в бою у Лук она вытащила из огня бойца Савченко, пошла за вторым раненым и погибла. Нонна Погуляйло тоже нескольких бойцов вынесла с поля боя и сама погибла. Юля Яременко шла с диверсии, в лесу ее окружили немцы, ранили, и она застрелилась, чтобы не попасть к ним в руки.