Воля (Беглые воротились) - [3]

Шрифт
Интервал

Фрося подняла глаза и хоть искоса старалась заглянуть в лицо своего освободителя.

— Мне благодарности вашей не надо. А вас бы высекли? скажите мне!

— Ну высечь не высекли бы; а сраму такого набралась бы, что хоть в воду да и утопиться. Так можно ли, опять узнать, как вас зовут?

— Ильёй… а по прозвищу — не знаю и сам, как сказать. Жив ли еще отец мой, про то верно не знаю и не ведаю тоже.

— Вы из Есауловки?

— Оттуда; только двенадцать лет дома не был… Я сын Романа Танцура, коли знаете; он за овцами барскими у нас ходил, помню, как я от управителя с армянами бежал.

— Вам Роман Антоныч папенька-с? — быстро спросила Фрося, и в голосе ее зазвучало столько удовольствия и вместе желания чем-то особенно радостным удивить слушателя. — Так вы ничего не знаете? Дорогою по соседству ничего не слышали?

— Ничего не слышал и не знаю, мы торопились и прятались от всех.

— Так, так; теперь помню… Про сына его… про вас точно люди сказывали, да и он сам часто жалел об вас; даже по людям вас долго разыскивали.

— Так что же? говорите!

— Как же! ведь ваш отец теперь главным приказчиком над всею Есауловкою! Да, и живет в самом барском доме, под низом; а барин ваш все за границей. Как же, мы это знаем! князь десять лет дома не был. Наехал раз, сменил немца, поставил вашего отца, уехал, да с тех пор и нет его… Теперь пора мне в девичью; все спят; прощайте! Извините…

— Как же я в наше-то село дойду? Темно: до утра бродить буду…

— Я бы вас свела, Илья Романыч, да надо в дом заранее в девичью воротиться… А впрочем, так и быть, пойдемте… Ступайте, только бережнее, тут будет опять канава, а дальше мостик через Лихой. Это у нас речка.

— Так это мы за Лихим?

— Точно-с, эта река в Волгу тут, если помните, подале упала и разделяет Сырт от вашей Есауловки. Мы дружка против дружки живем с вами-с…

— Теперь помню, помню: мы на горе, а вы на долине.

— Так точно! Вот и не ошиблись, именно-с…

— Кто же ваша барыня?

— Ох… сердитая наша барыня, Палагея Андреевна Перебоченская, если еще в те поры вы слышали! Она, должно быть, дончиха. Одни говорят, что хутор, где мы живем, ее имение; а другие, что не ее, а чужое, арендное. Только сказать вам, наша барыня так тут крепко сидит, что в ином и своем так не обживешься. Ох… все ее здесь боятся! Да! Забыла-с еще… С вашим отцом они очень хороши-с… Роман Антонович, ваш отец, у Палагеи Андреевны в силе, завсегда обо всем говорит и нам часто беды наши у нее вымаливает. Да позвольте еще: он дома теперь или нет? Что я это забыла! Дома, или за скотом опять в Черномор поехал? Нет — дома, дома: вчера за сахаром к нам мальчишку своего конторского, Власика, присылал. Он приказчиком теперь у вас, а сперва только за гуртами ездил. Наша барыня тоже гурты держит, на лугах наших их нагуливает. И сама даже в поле скот осматривать на дрожках ездит, даром что старуха. Ах, да! еще скажу вам… Нет!.. лучше после. Мы уж и пришли в вашу Есауловку, — а вот и ваш двор. Видите, дворец-то какой у вашего князя-барина! сам большущий… Я вас славно провела. А теперь и домой мне пора. Прощайте-с! Вон светится внизу окно вашего отца. До свидания-с… По гроб жизни, можно сказать, мой знакомый вам не забудет этого.

Фрося еще что-то сказала издали и исчезла впотьмах. Илья остановился у порога барской конторы, теперешнего отцовского жилища. Чего только не переиспытал он в эти минуты! Чего только не было теперь на душе его!

«Батюшка в приказчики попал! — думал Илья, стоя у входа под низ дома. — Вот не ждал! Из скотников, из пастухов, из голопятых, как его звали, в приказчики такого села! Тысяча душ, почитай, будет; помню. Шапку, бывало, за версту снимал он, как подходил к барскому дому, а теперь сам тут живет. Жива ли матушка? Я у этой щебетуньи и не спросил. Ну, как-то отец теперь с людьми водится? Ведь он, почитай, сам тогда мне посоветовал в бегах быть, как я на посылках тут день-деньской у немца маялся, на пинках рос, тычками да слезами сыт ходил и на липке в саду с горя два раза даже повеситься хотел перед тем, как армяне в Крым сманили меня. Приказчик! Не очень же он обрадуется и коню, которого я было ему на хозяйство добыл и привязал пока в лесу!»

Он сошел в коридорчик нижнего яруса дома и стал, замирая от волнения, у дверей. Долго он не решался взяться за скобку, оправил красный пояс на новых шароварах, обдернул синюю чуйку, потоптался на месте высокими новыми сапогами, снял в потемках шапку, пригладил черные кудри, крякнул и хотел войти, но опять остановился.

«Как-то отец теперь примет меня? — подумал Илья, все еще стоя в потемках. — Куда повернет меня? Думал, что отец в бедности… Эх!»

Дверь с шумом растворилась из конторы, а на порог выткнулся рослый, плотный, широколицый и смуглый человек, род мещанина, в нанковом кафтане и в картузе. Он, очевидно, хотел куда-то идти, но, наткнувшись на незнакомого впотьмах, торопливо отшатнулся, взял со стола свечку и спросил:

— Кто это? Что ты тут за человек стоишь впотьмах?

Илья не сразу узнал располневшего отца и тихо, молча ступил в комнату, где худощавая пожилая женщина в ситцевом нарядном платье, спиною к дверям, снимала со стола ужин. Найдя глазами образа, Илья с чувством перекрестился, пока приказчик с удивлением его рассматривал, держа свечу в руках, и упал в ноги отцу.


Еще от автора Григорий Петрович Данилевский
Княжна Тараканова

Княжна Тараканова — любовный исторический роман Григория Петровича Данилевского, посвященный трагической судьбе мнимой дочери императрицы Елизаветы Петровны. Княжне Таракановой подарили свое сердце гетман Огинский, немецкий государь князь Лимбург и граф Алексей Орлов — самый коварный донжуан Российской Империи. Эту женщину принесли в жертву, но страсть и любовь бессмертны...


Беглые в Новороссии

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Призраки

В том вошли наряду с произведениями фантастического жанра Ф. Достоевского и И. Тургенева малоизвестные сочинения Н. Чернышевского, Г. Данилевского, А. К. Толстого. Здесь же публикуется утопия М. Михайлова «За пределами истории», которая переносит читателя в доисторические времена. В «Приложении» впервые за последние 90 лет печатается замечательный труд И. Никифоровского «Нечистики», основанный на народно-бытовой фантастике.


Мирович

Роман "Мирович" рисует эпоху дворцовых переворотов XVIII в. в России. Григорий Петрович Данилевский - русский прозаик второй половины XIX в.; известен, главным образом, как автор исторических романов. Умение воссоздавать быт эпохи, занимательность сюжетов обусловили популярность его книг.


Иоанн Антонович

Тринадцать месяцев подписывались указы именем императора Иоанна Антоновича… В борьбе за престолонаследие в России печальная участь постигла представителей Брауншвейгской фамилии. XVIII век – время дворцовых переворотов, могущественного фаворитизма, коварных интриг. Обладание царским скипетром сулило не только высшие блага, но и роковым образом могло оборвать человеческую жизнь. О событиях, приведших двухмесячного младенца на российский престол, о его трагической судьбе рассказывается в произведениях, составивших этот том.В том вошли: Е.


Каменка

Григо́рий Петро́вич Даниле́вский (14 (26) апреля 1829, село Даниловка, Изюмский уезд, Слободско-Украинская губерния — 6 (18) декабря 1890, Санкт-Петербург) — русский и украинский писатель и публицист, автор романов из истории России и Украины XVIII–XIX веков.Родился в богатой дворянской семье харьковского помещика, отставного поручика Петра Ивановича Данилевского (1802–1839). По семейным преданиям, подтверждённым, впрочем, и серьёзными документами, основателю этого дворянского рода, Даниле Данилову сыну в 1709 году выпала честь принимать в своём доме Петра I, возвращавшегося из Азова в Полтаву.


Рекомендуем почитать
С любовью, верой и отвагой

Надежда Андреевна Дурова (1783 — 1866), названная А. С. Пушкиным «кавалерист-девицей», совершила свой подвиг в давние времена. Но, перечитывая её книги, листая пожелтевшие архивные документы, свидетельствующие о незаурядной жизни и смелых деяниях российской дворянки, трудно отрешиться от мысли, что перед нами — современница. Женщина — на войне, женщина — в поисках любви и счастья, женщина — в борьбе за самоутверждение личности — об этом новый роман А. Бегуновой.


Марфа окаянная

И случились страшные знамения, и пролилась земля Русская кровью, и поднялся на бунт славный град Новгород, защищая свою вольность. А во главе народной вольницы встал не славный богатырь, не мудрый атаман, но слабая женщина по имени Марфа Ивановна, прозванная недругами — МАРФА ОКАЯННАЯ. Роман Сергея Махотина посвящён событиям московско-новгородской войны. Не хочет Господин Великий Новгород расставаться со своей стариной, с вечевой своей вольницей. Новгородские бояре интригуют против власти великих московских князей, не страшась даже открытой войны.


Я, Минос, царь Крита

Каким был легендарный властитель Крита, мудрый законодатель, строитель городов и кораблей, силу которого признавала вся Эллада? Об этом в своём романе «Я, Минос, царь Крита» размышляет современный немецкий писатель Ганс Эйнсле.


Начала любви

«Екатериною восторгались, как мы восторгаемся артистом, открывающим и вызывающим самим нам дотоле неведомые силы и ощущения; она нравилась потому, что через неё стали нравиться самим себе».В.О. Ключевский «Императрица Екатерина II»Новый роман молодого современного писателя Константина Новикова рассказывает о детских и юношеских годах Ангальт-Цербстской принцессы Софии-Фредерики, будущей российской императрицы Екатерины II.


Заставлю вспомнить Русь...

«Русь верила своему великому князю. Верила, несмотря на его поражение и горе, что он принёс ей. И он, великий князь Игорь, оправдает это доверие. Прежде он ощущал себя только великим киевским князем, теперь своим великим князем его признала вся Русская земля. С этой великой силой никто и ничто не сможет помешать свершению его сокровенных давних планов. Он мечом раздвинет рубежи Руси! Обязательно раздвинет!..»Андрей Серба «Мечом раздвину рубежи!»Роман А. Сербы воссоздаёт времена княжения на Руси великого князя Игоря (912—945)


Сестра милосердия

В романе «Повенчанные на печаль» («Сестра милосердия») Николай Шадрин заново рассказывает вечную историю любви. Прототипы героев — настоящие исторические персонажи, которые пользуются в последнее время особенной популярностью (после фильма «Адмиралъ») — это Анна Васильевна Тимирева и Александр Васильевич Колчак. И уже вокруг них декорациями к драме двух людей разворачиваются остальные события.К счастью, любовная история с известными героями не единственное достоинство произведения. Повесть Шадрина о крушении и агонии одного мира ради рождения другого, что впрочем, тоже новой темой не является.Действие повести происходит в белогвардейском Омске, в поезде и в Иркутской тюрьме.