Вольтер - [72]

И это объяснение кончилось объятиями и заверениями в неизменной дружбе. На следующий день они, как прежде, ужинали вместе.

В декабре маркиза дю Шатле и Вольтер вернулись в Сире. Жизнь их вошла в прежнее русло и текла спокойно, пока маркиза ему первому не призналась: в сорок три года она беременна. Кто был отцом будущего ребенка, сомнения не вызывало.

Они выписали в Сире Сен-Ламбера (тот долго проявлял равнодушие) и втроем стали думать, как узаконить младенца. Вольтер предложил: нужно заставить маркиза дю Шатле поверить: ребенок от него. Задача была нелегкой. Слишком давно у Эмилии с ее мужем не было интимных отношений. Однако желаемого достигнуть удалось.

Маркиза написала в Дижон, где ее муж находился со своим полком, и предложила ему в выражениях самых любезных приехать в Сире. Он не замедлил явиться и, застав в замке Вольтера и Сен-Ламбера, сперва приревновал к последнему, но потом был очень доволен: более приятных собеседников не мог себе и представить.

Эмилия же сделала вид, что без памяти рада приезду супруга. Зная, что путь к его сердцу лежит через желудок, устроила вместо обычного ужина настоящий банкет. Маркизу не изменил его постоянный прекрасный аппетит, и он отдал дань яствам и напиткам, которыми был уставлен стол. Большое удовольствие доставила бедняге и застольная беседа. Никогда еще с таким вниманием не слушали его рассказов о военных кампаниях, казарменных анекдотов. Вольтер, со своей стороны, не остался в долгу и рассказал множество занимательных историй. Еще большую роль сыграло шампанское, оно лилось на этот раз рекой, и большую часть бутылок опустошил, разумеется, маркиз дю Шатле. Эмилия без труда уверила мужа, что к ней вернулись былые, казалось бы, давно утраченные чувства к нему.

С этой ночи они расположились уже в общей анфиладе комнат, среди которых главной, разумеется, была спальня. А через несколько недель Эмилия призналась маркизу, восстановленному в супружеских правах, что будет матерью.

Тот был без памяти рад этому доказательству, что наконец вновь женат на самом деле, и принялся направо и налево рассказывать об ожидаемом событии своей семейной жизни. Поздравления приходили за много миль — казалось, об этом знала вся округа.

Между тем развлечения Сире наскучили «счастливому отцу», и его призывал оставленный полк. Маркиз дю Шатле отбыл обратно в Дижон. Маркиз де Сен-Ламбер тоже в Сире задерживаться не хотел. В Люневиле его ждала другая дама сердца и, очевидно, привлекала больше.

Вскоре замок покинули и Вольтер с Эмилией, уехав в Париж. Но незадолго перед предстоящими родами маркизы они вернулись в Люневиль, чтобы быть там, где находился истинный отец будущего ребенка. Вольтер проявлял редкостную заботу о беременной маркизе.

Фридрих II, знавший всю историю, был крайне недоволен и писал своему другу: маркиза разродится лишь в сентябре, и присутствие Вольтера ни до, ни во время родов отнюдь не обязательно, звал его к себе в Потсдам. Вольтер не повивальная бабка, ребенок великолепно появится на свет и без него, тем более что не он отец ожидаемого младенца.

Вольтер ответил не менее решительно. Да, он не творец этого ребенка, не повивальная бабка, не врач, но даже для его величества не оставит дорогую ему женщину, которая может в сентябре и умереть. В ее возрасте и после такого длительного перерыва — последний раз она рожала в 1732-м — Эмилии грозит большая опасность.

Великодушие и преданность Вольтера своей подруге были тем поразительнее, что Эмилия больше, чем о предстоящих ей родах, тревожилась из-за недостаточного внимания Сен-Ламбера и все так же страстно его любила, храня сладостные воспоминания о короткой счастливой поре их связи.

Вольтер же волновался все больше и больше, не оставляя ее ни на один день.

Не менее поразительно, что маркиза продолжала работать до последней минуты. Она и родила, сидя за секретером. Служанка едва подоспела. Младенца положили на том Ньютона, в которого Эмилия «вгрызалась» (Вольтер), и только после этого в колыбель, а роженицу — в кровать.

Ребенок скончался через несколько дней, и у матери его началась послеродовая горячка. Вскоре приехал муж. Все трое: маркиз дю Шатле, Вольтер и маркиз де Сен-Ламбер — дежурили у постели больной. Очень внимательны были к ней и Лещинский и Буффлер.

Смерть ее отнюдь не была неизбежной. Но погода стояла очень жаркая. Эмилия опрометчиво выпила ледяной оранжад, и он-то ее и погубил. Началось, очевидно, воспаление легких. Еще была надежда — Эмилия выживет. Она поправлялась, кризис миновал. Но в один из вечеров у больной начался страшный кашель. Начался и вдруг оборвался… Сен-Ламбер подумал, что Эмилия в обмороке, попробовал привести ее в чувство. Тщетно. Тогда он побежал или послал за Вольтером, маркизом дю Шатле, Лещинским, Буффлер… Увы, это был не обморок, а смерть.

Вольтер не помнил, как он вышел из спальни маркизы, как потерял сознание.

Когда пришел в себя, позвал верного Лоншана и попросил секретаря снять с пальца покойницы и принести кольцо, в которое был вставлен его собственный портрет. Через несколько минут Лоншан вернулся без кольца и долго не решался ничего сказать.