Вольта - [112]

Когда-то Лепелетье предлагал принудительно учить в интернатах поголовно всех детей с 7 до 12, чтоб уравнять шансы. Этим и занялся знаменитый Песталоцци, названный Бонапартом почетным гражданином Франции. Швейцарский педагог вводил в приютах для бедных не только духовное, но и трудовое воспитание. Он славил технику, облегчающую труд, он гордился придуманным им предметным обучением; вырастали не рабы-ремесленники, как болтали обанкротившиеся остроумцы и злоречивые насмешники, но вполне оптимистичные люди, бодро смотрящие вперед и полезные своим трудом.

Вольта настойчиво искал духовной опоры. «Нет, я не могу сомневаться в моей убежденности и устойчивости к той религии, которую исповедую, — пытался он укрепить свою веру в трех «лекциях» от января 1815 года, — которая есть католическая, апостолическия, романская, в которой я рожден и воспитан, которая распределена снаружи и внутри меня. Иногда я пренебрегал трудной защитой католического христианства, сам я виновен во многих грехах, но благодаря особой милости божьей я не думаю, что я слишком неверующий, так как, бесспорно, никогда ни в чем не покидал веры. Главный мой грех скрыт в беспорядочности, мое число и место есть подозрение в неверии, но заявляю открыто любому человеку и при любом случае: готов преклонить колени и готов любой ценой славить господа с несогбенной верой…».

Как скучно это покаяние! Уж не писал ли профессор своей объяснительно-оправдательной лекции по принуждению, ибо крепнувший дух веры находил разные меры обуздания гордыни смертных, вплоть до письменных исповедей? Вот и юношество надо было излечивать от «кризиса духа», чтоб вернуть в лоно церкви. Этой хворью заражались многие (Агостиньо, Паскаль, Манцони, Фосколо, Пеллико), но пастыри клеили «елейные пластыри» умело и настойчиво.

В 1816 году Вольта получил давно обещанный подарок от Пеллико. Молодой, горячий, талантливый идеалист годом раньше написал и поставил патриотическую трагедию «Франческа да Римини», и тысячи карбонариев восторженно славили неминуемое грядущее объединение порабощенной, но великой Италии.

Теперь бывший Вольтов студент сочинил поэму в честь Учителя! В 46 трехстишиях, построенных в форме разговора Пеллико — Вольта, поэт начертал образ профессора, образ несколько туманный, но привлекательный. Вот несколько фрагментов из нее:

Европа и мир тебя славят, о Вольта!

Могучим искусством познал ты Природу,

Безгрешна твоя о Вселенной забота.

Нам сверху кричали: вот Бог! Он от века!

Склонитесь в почтеньи! Он знает и видит!

Но горе бурлило вокруг человека.

Напыжившись, гордо лжецы изрекают,

Нахально берутся учить простодушных,

Но только чему? Они сами не знают!

Незнанье нас мучит — и мы упрощаем.

Нам видится хаос — но глаз примитивен.

Увидеть реальность? Но как? Мы не знаем.

Так делайте то, что вам жизнь позволяет.

Что людям на пользу, то, стал-быть, священно.

Пусть каждый стремится, пусть каждый дерзает.

Вольта выслушал декламацию, растрогался, обмял Сильвио, но после исполнения ритуала «дарящий-благодарящий» призадумался. Юноша уловил многое: нужду в революционной теории, ограниченность естественнонаучного подхода к жизни, даже какое-то старческое смирение. Впрочем, оно передалось Пеллико, чтобы спасти ему жизнь. Да и можно ли осуждать профессора за противопоставление злу труда, но не бунта? Ведь ему за 70, он видел так много горя, лопнуло столько благих надежд и светлых мечтаний.

А Пеллико покинул Порро и стал редактировать не то чтобы прогрессивный, а скорее просветительский журнал «Примиритель», выходящий в Милане. Редактор писал о Шекспире и Гёте, сеял Шиллеровы идеи о свободе и справедливости, мечтал о единой Италии. Власти позволяли гореть этому печатному огоньку, на его свет бабочками слетались горячие головы, а в начало «военной революции» 1820 года все они были арестованы и преданы суду.

Пеллико приговорили к смертной казни, потом заменили расстрел 15-летним заключением. Благодаря христианскому смирению поэт не досидел срока — в 1830 году вышел из мрачных казематов Шпильберга, издал тюремный дневник «Мои темницы», с интересом встреченный жертвами и палачами во всех европейских странах, а затем сочинил духовный трактат «Об обязанностях человека», который вызвал много нареканий людей, прогрессивно мыслящих, в том числе и Белинского. Старый друг писателя-карбонария Лемонье издал произведения Вольтова студента. Их немало набралось к концу жизни — одних трагедий больше дюжины. Но всего этого Вольта уже не узнает, он уйдет из жизни, когда Пеллико еще будет гнить в тюремной камере.

Другой поэт, Фосколо, переживет Вольту на месяц-другой. Фосколо не повезло: жизнь наградила его способностями, но за страстность он заплатил дорого, наездник был слабее скакуна, тот задавал темп, всаднику лишь бы не свалиться. Увы, он рухнул и погиб.

Работая под крылышком Вольты в университете, он успел написать пару красивых поэм, навеянных грезами Джовьо о совершенство античного мира. Но вернулись австрийцы, против которых он сражался в рядах французов, и бунтарь бежал в Швейцарию. Священный союз и там имел своих агентов, пришлось перебираться в Англию.