Волшебный камень - [69]

И Игнатий Петрович испытывал настоящее огорчение, узнав, что Палехов снова встал на пути Нестерова. Получалось так, что человек равнодушный, если не сказать — тупица, имел полную возможность свести на нет усилия человека талантливого, упорного. При этом он пользовался почти неограниченной властью и поддержкой официальных лиц, в число которых входила даже невеста преследуемого. И Саламатов, который никогда не мог пройти мимо несправедливости, вознегодовал.

Он тщательно взвесил все, что может сказать в пользу Нестерова, прислушался, не подчиняется ли он в этом случае больше сердцу, чем рассудку, так как любит Нестерова и хочет ему удачи. Но доводы Сергея предстали перед ним с такой отчетливостью, что он только вздохнул про себя: «Вот на старости лет приходится изучать еще одну профессию!»

Он столько лет работал на руководящих постах, пусть и не очень больших, что привык тщательно разбираться в каждом деле, с которым ему приходилось сталкиваться. Он знал сельское хозяйство и постиг все тонкости разведения морозоустойчивых сортов хлеба. Знал лесное дело, охоту, производство бумаги, кустарные ремесла, золотопромышленность, а за последние годы узнал и горное дело, — ведь в районе работала комплексная экспедиция и он интересовался результатами ее труда. Теперь он должен был узнать как можно больше об алмазном поиске, потому что противники Нестерова не станут ссылаться на моральные категории, а потребуют материальных обоснований поступков Сергея.

Саламатов всегда утверждал, что знания бывают двух видов: или человек сам знает предмет, или знает, где найти сведения об этом предмете. И он не стеснялся обращаться за помощью и сведениями к каждому знающему человеку. Но была разница между ним и его учителями: всякое усвоенное им знание он немедленно применял на практике, тогда как многие из учителей хранили свои познания втуне. Иные — потому, что считали их маловажными, другие — по лености. Зато как же приятно было видеть потом изумление некоторых из этих учителей, когда они, разговорившись впоследствии с секретарем, вдруг видели результаты своих прежних бесед и понимали, для чего были нужны Игнатию Петровичу те сведения, которые он у них выпытывал.

Выяснив из телефонного разговора, что новый начальник экспедиции Иван Матвеевич Суслов вызван с рудника в Красногорск, Саламатов прежде всего попросил его и Головлева зайти к нему до начала разговора с Палеховым. Ожидая их, он довольно долго ходил по кабинету, чуть шаркая тяжелыми бурками по ковру, — усталый, пожилой человек, обремененный заботами. Он то подходил к карте района и долго стоял перед нею, озабоченно думая: «Ах, Сергей, Сергей, какую задачу ты мне задал!» — то останавливался у витрины и пристально разглядывал копии алмазов, лежавшие на полочке, — теперь их было уже девять, по числу найденных. Первые три добыты Нестеровым в сорок первом году, перед войной, два других — Меньшиковой в лето сорок второго года и четыре последних — опять Нестеровым. То он подходил к книжной полке, где особо стояли несколько книг по геологии. В этих книгах были собраны немногие сведения, которые сообщала наука о его отдаленном и обширном районе. Там же лежали перепечатанные на машинке доклады экспедиции и рукопись работы Нестерова об уральских алмазах со всеми сводными данными, собранными им за десять лет.

Все это он уже знал почти наизусть, — так глубоко запала в его сердце идея Нестерова о Нимском месторождении алмазов. Но достаточно ли было этих знаний для протеста, если Палехов приехал со специальным заданием прекратить дальнейшие поиски?

Секретарь райкома не имел права ошибаться — это Саламатов знал твердо. Он обязан быть беспристрастным судьей. Но это не значит, что он должен быть бесстрастным. Надо только подкрепить свою страсть всеми доводами рассудка. На одно веление сердца тут не положишься.

Вошла секретарша и доложила, что Суслов и Головлев пришли. Саламатов сразу приободрился и словно помолодел. Он был старый боец, и запах пороха возбуждал его, как и в молодости.

Поздоровавшись с посетителями, Саламатов пригласил их присесть. Никто бы не поверил, что несколько минут назад он бродил по этому большому кабинету, снедаемый сомнениями. Сейчас он готов был действовать, как всегда, решительно.

— С Палеховым говорили? — спросил он прежде всего. — Известно вам, зачем он приехал?

Суслов отрицательно покачал головой. Зато парторг вскочил на ноги, возмущенный, побагровевший. Он резко сказал:

— Он приказал отложить отъезд до разбора дела! Да, да, так и сказал: до разбора дела Нестерова! — повторил Головлев. — А то, что человек останется в парме один и что он о нас подумает, это товарища Палехова не трогает! Нет, вы скажите, Игнатий Петрович: есть у него такие полномочия, чтобы привести человека к беде?

— Ну, Нестеров в беду не попадет, — уверенно сказал Саламатов. — Я предупредил Тимофея, чтобы тот пошел со своими людьми к нему. Хорошо еще, что я успел хоть это сделать! А что говорят алмазники?

— Что они могут говорить? Они, товарищ Саламатов, больше уже не говорят, а только шипят на Палехова от злости. Даже Варвара Михайловна и та, как узнала, с чем Палехов пожаловал, заперлась у себя в комнате и не выходит. Даша говорила, Палехов стоит у двери, просит разрешения войти, а она ему: «Я занята отчетом по вашему пожеланию. Нет и нет…» Так он и ушел в гостиницу ни с чем. Лукомцев совсем рассвирепел, по-ихнему, по-приискательскому, это самое большое свинство — человека одного оставить, — пояснил он, извиняя поведение Лукомцева, но Саламатов перебил его.