Волшебные узоры (Динозавр) - [3]

«Серов», — прочел Знаменский и задержался на карточке. В стрижке, в складке губ угадывалась приблатненность. Но лицо вызывало симпатию. Судя по прописке, он жил неподалеку.

— Саш, к родственникам, ладно?

Томин понимающе кивнул и скрылся. Кроме печальной вести надо сообщить о неведении Серова, пусть слух расползется, преступник будет поспокойней.

Покончив со своими обязанностями, Кибрит принялась переписывать для Пал Палыча фамилии присутствующих. А он пустил паспорт по рукам в надежде, что кто-нибудь все же знал потерпевшего.

У молодой пары паспорт застрял — о чем-то зашептались.

— Ну? — поторопил Знаменский.

— По-моему, с соседнего двора, — нерешительно сказал парень.

— Верно. Что еще?

— Мы тем двором на автобус ходим… Там стол и, как ни идешь, доминошники стучат.

— И Серов играл?

— По-моему, да… А из наших там Володька бывал.

Дюжий Володька, щелкая шлепанцами по голым пяткам, протолкался вниз со второго пролета.

— Ты чего метешь? чего метешь?

— Не шуми, Володька, я тоже видел! — обрадованно встрял рыжеватый мужичок.

Володька посмотрел на фотографию, брови нахмурились.

— Ну… допустим, встречались, — и, повышая тон: — Ну и что? Я один, что ли? Игнат с Афоней чаще моего там торчали!

— Никишины? Правильно, и Никишиных видел! — подтвердил рыжеватый.

— Все-то ты, дядя, видел, — с неприязнью процедил Володька. (Явственно недоговаривая: «Держал бы при себе».)

— Есть Никишины? — окликнул Знаменский.

— Нету, — донеслось сверху. — Позвать?

Все тут друг друга знали — преимущество старого дома.

— Не надо, все равно придется по квартирам идти.

— Они в десятой квартирке, — услужливо доложил рыжеватый.

— Найду. Пока все, товарищи, можно расходиться. Вас попрошу быть дома, — кинул он вслед Володьке.

— Пожа-алуйста… Только я скоро спать лягу.

А ведь и ляжет. И уснет безмятежным сном. Кого там порезали, кто порезал — для него полное наплевать. Да и все прочие тут… взбудоражены — да, но не потрясены. У нас, слава богу, не на каждом шагу режут — откуда им было привыкнуть к насилию, к крови? Но вот смотрят и не ужасаются. Почему? Почему нам с Зиной не наплевать? Томину не наплевать? Вот, пожалуй, еще Дикареву. Наверное, воевал, у тех со смертью свои счеты.

— Разрешите, позвоню от вас? — шагнул Знаменский к женщине в пестром халате.

Телефон был в передней. Знаменский прикрыл за собой дверь, мягко произнес:

— А теперь прошу сказать то, что вы скрыли.

Женщина отшатнулась.

— Почему вы думаете…

— Разве я не прав?

Она зябко обхватила плечи, зашептала:

— Знаете, как мне там было страшно! Вдруг он тут же стоит и слушает…

— Но сейчас нас никто не слушает.

Ну же! Что она столь боязливо утаивает?

— Кто-то крикнул на лестнице. Непонятно так: «Ах!» — и все. И потом пробежали под окнами.

— Сколько?

— Как будто один… да, один.

— Выглянули в окно?

— Нет, что вы! Я послушала под дверью — на лестнице тихо. Включила телевизор.

И все? Всего-то навсего? Эту малость было так трудно выговорить вслух? Шут бы побрал запуганных свидетелей! Он выяснил, какая шла передача, что именно изображал экран. Ответы звучали уверенно.

— Спасибо большое, вы помогли уточнить время.

Женщина осталась в убеждении, что отважно исполнила свой гражданский долг.

К кому же сюда направлялся Серов? Что его привело в чужой подъезд?

Квартирный опрос жильцов начали с Никишиных. Чем отсиживаться в оперативной машине, Зина присоединилась к Пал Палычу.

Комната, куда их впустили, большая, но захламленная, выдавала все секреты хозяев: их сиротство и бедность, безалаберность и неумелые попытки навести чистоту.

Ютились неубранные остатки ужина с краю массивного, на массивных же ногах стола. Остальную его площадь занимали краски, кисти, карандаши и многочисленные листы с набросками. Над ними трудился один из Никишиных, лет на вид двадцати.

Услыхав: «Следователь Знаменский, эксперт Кибрит», — он поднял суховатое, скептического склада лицо, сказал неприветливо:

— Меня зовут Игнат.

Младший, долговязый, нескладный подросток с хохолком на макушке присел в шутовском реверансе:

— А меня Афанасий. В просторечии — Афоня.

Он был полон любопытства и пялился на Зину, завороженный ее желтыми глазами.

— Садитесь.

Кибрит заинтересовалась стенами. Они были густо увешаны картинами и рисунками, по большей части в абстрактном стиле. Но попадались и реалистические полотна и гравюры, выполненные уверенной смелой рукой. Среди гравюр она встретила персонажей «Мертвых душ», сцену булгаковского бала у Воланда и возле нее задержалась, тронутая поэтической и горькой фигуркой Маргариты.

Пал Палыч последовал приглашению Игната — сел.

— Слышали о происшествии?

— Конечно. На лестнице стоял гвалт, бегали смотреть.

— А чем вы занимались до того, как начался гвалт?

— Вернулись с футбола и вот, — Игнат указал на свои листы.

— Вы узнали лежащего человека?

— Нет.

— Близко Дикарев не пускал, — жизнерадостно пояснил Афоня. — Так что с птичьего полета.

— Но вы ведь знакомы с потерпевшим.

— Сейчас парень один заскочил, говорит, это дядя Леша. Говорит, кто с ним «козла» забивал, велено дома сидеть.

Пал Палыч положил поверх рисунков раскрытый паспорт.

— Он?

Игнат кивнул, Афоня перегнулся из-за плеча брата.