Волшебные миры Хаяо Миядзаки - [48]

.

Затем ветер, кажется, начинает жить своей собственной жизнью: он сдувает черепицу с крыши, сотрясает двери и светильники, а девочки, напугавшись, прячутся от него в ванной с отцом. Мягкий, мечтательный отец реагирует на их страх активным и вдохновляющим образом, подавая идеальный пример преодоления травматических переживаний. Он смеется над ветром и его звуками, хвастается, что не боится призраков, и учит дочерей следовать его примеру. Атмосфера разряжается, и изображение девочек с отцом в уютном лоне ванны производит впечатление перехода от тревожной уязвимости к успокаивающей трогательной семейной сцене. Наша последняя встреча с чернушками жутковато-прекрасна: они скользят вверх по стене дома и забираются на гигантское камфорное дерево, освещенное луной.

Психиатры определили некоторые терапевтические реакции на травму, имеющие отношение к повествованию в фильме «Тоторо»: обеспечение чувства безопасности, спокойствия и соединенности, обучение навыкам преодоления травмы и активное поведение в противовес пассивной ответной реакции. Все они появляются в этом эпизоде в начале фильма. То, что сцена происходит в основном в ванной, очень близко японским зрителям, так как домашняя ванная столетиями служит местом уединения семьи, расслабления и очищения. В остальных же эпизодах отец необычно возвышается над своими дочерьми, представляя собой огромного защитника, и это впечатление усиливается его громким смехом. Девочки стараются повторить его смех и таким образом учатся защищаться и будут делать это всякий раз, когда снаружи затаится тьма.

Помимо положительной реакции на травму, фильм предлагает еще одно утешение, духовное и возвышенное. Интересно, что Миядзаки здесь старается избегать религиозных намеков и даже убрал из оригинальной раскадровки несколько явных отсылок к синтоизму[168]. Но всю картину пронизывает ощущение нуминозного и трансцендентного, как в образах природы, так и в появлении сверхъестественных персонажей. Несмотря на уютную домашнюю сцену в ванной, последнее появление чернушек наводит на мысль о некоем другом царстве вне пределов семьи и вообще человеческого сообщества. Огромное камфорное дерево, на которое забираются чернушки, все-таки имеет конкретную религиозную коннотацию – его оплетает симэнава, священная веревка. Луна, освещающая дерево, и облака, кружащиеся у его кроны, создают ощущение необъятности этого волшебного царства.

Мэй – первая, кто встречается со сверхъестественным после того, как девочки вдвоем видят чернушек. Энергичная и любознательная четырехлетняя Мэй остается одна в обветшалом саду, пока Сацуки учится в школе, а отец деловито трудится у себя в кабинете. Девочке не удается привлечь внимание отца, и, подобно Алисе из «Алисы в Стране Чудес», которой пришлось бороться со скукой томного весеннего дня, Мэй с удовольствием отвлекается на какое-то существо, пробежавшее мимо нее в траве. Она следует за ним и видит двух маленьких пушистиков (младших тоторо, как мы узнаем позже), бегущих по траве, роняя желуди из небольшого узелка. Любопытная Мэй с азартом преследует их по зеленому коридору из листьев, в конце которого оказывается огромное серое неизвестное существо, мирно ^{спящее в норе под огромным камфорным деревом.}

Мэй явно всем сердцем отдается фантастическому появлению тоторо – радостно забирается на брюхо большому тоторо и спрашивает, как его зовут. Он издает трехсложный звук, и в нем она слышит слово «тоторо», которое ассоциируется у нее с «троллями» («торору» по-японски), о которых она читала в европейской детской книжке. Определив, что это именное такое существо, довольная Мэй засыпает у него на пушистом брюхе.

Эту волшебную встречу мы можем рассматривать как плод воображения маленькой Мэй, которой нужен был хороший «воображаемый друг», друг-защитник. Возможно, она тоже одинока. Однако стоит помнить, что сам Миядзаки настаивает на том, что по сюжету тоторо «существуют», по крайней мере, в этом мире. Судзуки вспоминает, что на одной из первых афиш к фильму было изображение Тоторо со словами: «Это странное существо больше не обитает в Японии. Наверное». Увидев плакат, Миядзаки пришел в ярость и настоял, чтобы текст изменили на «Это странное существо всё еще обитает в Японии. Наверное»[169].

Конечно, слово «наверное» специально оставляет место сомнениям. «Тоторо» во многом символизирует тип фантастической структуры, определенной французско-болгарским ученым Цветаном Тодоровым в его новаторской книге «Фантастическая литература», где он описывает, как читатель продолжает «колебаться» между сверхъестественным и реалистичным объяснением загадочного явления[170]. То, что мы так наверняка и не знаем его происхождение, только добавляет нам удовольствия от встречи. Восточноазиатская философия и мысль традиционно уживаются с чувством сомнения гораздо лучше, чем западная. Это проявляется в классической даосской сказке о философе Чжуан-цзы, который засыпает, и ему снится, что он бабочка, а потом просыпается, и оказывается, что он бабочка, которой снится, что она Чжуан-цзы. В любом случае он остается доволен и умиротворенно принимает даже невероятное, что совершенно чуждо традиционной западной рациональности. С этой точки зрения, в этой и последующих встречах со сверхъестественным в