Волшебные истории. Завещание старого монаха - [44]

Но Дядю Свиста было уже не остановить:

– Ты, Гений, я что-то слышал о тебе.

– Да, – откликнулись из угла.

– Я слышал о тебе примерно в то же время. Что только ты один мог… В тот самый момент…

– Да, – прозвучало снова.

– А где ты был?

– Меня отдали в ремонт и положили лицом вниз.

– Понятно, – задумчиво сказал Дядя Свист. – Погоди. Ты был на «Титанике»? Когда Одиночество налетело на корабль?

– Нет, я был далеко.

– Хотя да, если бы ты там был… Тебе что-то вообще удавалось?

– Не думаю. Не уверен.

– Ты не хочешь говорить. Да? – Молчание было ответом.

– Конечно, если тебе удавалось кого-то спасти, то спасенные так и не узнали, что им угрожало. Погоди, но ведь ты тоже должен был бы погибнуть?

– Примерно так, – еле слышно откликнулся Гений.

– Но ты здесь. Значит, ты никого не спас.

Что-то неразборчивое прошелестело в углу.

– Что ты сказал? Меньше? – переспросил Дядя Свист. – Ты становился меньше?

Гений не отвечал.

– Мы зеркала, – произнесло Псише как заклинание. – Мы отражаем, и мы ничего не пропускаем внутрь. Мы ни на что не реагируем.

Прошел бездомный старик с большими сумками. Он еле волок свои истощенные ноги. Зеркала подробно его проводили к ближайшей помойке и отпустили с миром.

– Маленькое трусливенькое, – сказал Дядя Свист неизвестно кому.

Вскоре началось представление под названием «Восход солнца», и вся сияющая компания за стеклом витрины дружно отпраздновала это событие, чтобы затем провести сеанс под названием «Утро городской улицы».

– О, если бы мы могли записывать все, что видим, – мечтательно произнесло Кривоватое зеркало, – а затем воспроизводить запись… Как это было бы полезно!

– Конечно! – встрял Дядя Свист. – У тебя все башни пизанские! Все люди косые инвалиды! Мастер кривых полурож!

– Это юмор или ты не соображаешь? – возразило Кривоватое, – это мой тип отношения к жизни. Я все вижу слегка не так. А вот Большое зеркало – оно очерняет действительность. У него темные пятна! А Гений вообще ничтожество, у него и собственного взгляда нет.

И потекло обычное заседание Отражателей Реальности, перекрестные обвинения, слово для защиты, попытка примирить стороны… Но внешне все выглядело очень достойно – зеркальный блеск, движение улицы, повторенное до тридцати раз, никому нет отказа, каждый прохожий имеет право видеть себя, а для цветовых эффектов мимо проезжают разнообразно окрашенные машины.

И вдруг все прекратилось. Зеркала временно ослепли, изображения на них смазались, стерлись, превратились в ничто. Никто этого не заметил, кроме самих зеркал.

Псише сказало:

– Оно ищет.

Кривоватое з., оскорбленное всем предыдущим разговором, ляпнуло:

– Оно ищет, наверное, Рыжую Крошку.

– Ты! – прикрикнул на него Дядя Свист, но было уже поздно. Невидимое придвинулось. Снова как вазелином мазнули по стеклу. Потом все восстановилось. То невидимое, что уничтожало изображение в зеркалах, оно не могло, как видно, долго стоять на месте.

* * *

Стало быть, начались новые времена.

В округе шныряло голодное Одиночество, и нельзя было вслух произносить имени Рыжей.

Все обрушились на Кривоватое зеркало, которое от обиды хихикало и притворялось дураком.

– А пчу? А пчему нельзя ее называть? А если я хочу? У нас свобода слова! Террористы вы!

Пока наконец Дядя Свист не сказал:

– Оставьте его в покое. Кривое не такое дурное, как кажется.

– Прям, – на последнем взлете гордости возразило Кривое, однако замолкло наглухо.

– Оно караулит, оно караулит, – все равно шелестели ему зеркала. – Не надо, не надо было произносить…

Кривое наконец запотело и потекло слезами.

И тут, в самый разгар трагедии, из дверей магазина выскочила Рыжая Крошка, тряся своими темными кудрями.

На ней были клетчатая школьная юбка, короткий пиджачок и новые огромные ботинки, которые делали ее похожей на длинноногую муху.

Псише с удовольствием повторило этот незабываемый образ в полный рост (Рыжая Крошка всегда охотно ему позировала), а остальной зеркальный хор подхватил сюжет, и его участники воспели кто что мог – кто подошвы, кто пиджак, кто скрипку, разложив ее на десять граней.

Гению обычно доставалось откликнуться на нижнюю часть нот – но на сей раз только край юбочки трепыхнулся в нем и исчез.

Крошка помахала деду сквозь витрину (целые россыпи розовых вееров отразились в зеркалах) и помчалась со своей скрипкой в школу.

От волнения зеркала немного дрожали (или это прогрохотал мимо очередной мусороуборочный танк).

И тут опять наступила слепота, которая длилась мгновение.

Это Одиночество просквозило мимо в своих жадных поисках.

Оно имело возможность найти жертву в любом месте, в том числе и здесь – и витрина ничего не смогла бы с этим поделать, однако зеркала трепетали. Кривое з. плакало уже откровенно (жалело себя).

И в этот момент прозвучало:

– Рыжая Крошка прекрасней всего, что есть на свете!

Они все едва не раскололись от ужаса.

– Кто? Что? Зачем? – зазвенели стекла.

– Дурак! Гений идиот! – рявкнул Дядя Свист.

– Ни Венеция, ни Венера, ни Нефертити, ни все красавицы мира, ничто не сравнится с Рыжей Крошкой!

Это вещал Гений. Это говорил он, тихоня, вечный молчальник.

– Зачем, – тоскливо забормотали зеркала. – Не надо, не надо произносить!