Волшебные дни - [55]

«Рано созрели наши представления о долге, наша гражданственность». Время со дня ухода в армию и до дня Победы — его звездные часы.

Послевоенное вступление Николая Краснова в литературу было легким. 2 августа 1947 года «Литературная газета» поместила подборку его стихотворений с кратким предисловием А. Т. Твардовского, а еще через два года его принимают в члены Союза писателей СССР. «В поэзии, — сказал ему Твардовский при встрече, — важно не отходить от первоосновы — от собственного чувства». Николай Краснов органично бережет завет выдающегося мастера: иначе он писать не умеет. Обаяние личности Твардовского, его творческий почерк, традиционный вкус и народная слава еще сильнее приворожили Краснова к истокам крестьянской правды, к памяти о солдатском подвиге и не оставили местечка для эстетических колебаний. В автобиографической повести «На всю жизнь радость» Краснов посвятил несколько страниц своему учителю, страниц такого восторга перед литературой и талантливыми творцами, который испытывали тогда (совсем в другое время, чем наше) почти все вчерашние фронтовики, студенты Литературного института. Для этого стосковавшегося по культуре поколения все было чудом, открытием, «радостью на всю жизнь»: книга, спектакль, биография великого человека, лекции профессоров Асмуса и Бонди и, уж конечно, живое слово метра. Эхо юношеского благоговения я всякий раз отмечаю в Николае Краснове и теперь, когда общаюсь с ним в длинных прогулках по Затону и улицам города и слушаю его. Поэт всегда понимал, что не каждому мастеру слова суждено быть именитым и прославленным (это зависит от многих причин и от самой судьбы), но счастье заключается в том, чтобы на тропе искусства трудиться честно и преданно, складывая потихоньку в общий заветный ларец свои скромные колечки. Страсть Краснова к книге изумительна: ни одна замечательная новинка не минет его любопытства; упущенные из рук сборники свежих сообщений о Пушкине, Толстом, Чехове, Шолохове, Ахматовой, Платонове он воспринимает как потерю. Его устные воспоминания о Волге всегда коснутся не только Завьяловского спуска, Нового Венца, но и Карамзинского садика, и, конечно же, усадеб, и самого Карамзина, и Гончарова. И деревни Языково, где бывал Пушкин. И уникальной коллекции редких изданий во Дворце книги.

«Хочется мне лишний раз глянуть на летописи и книги с пометками Карамзина, потрогать и полистать красиво кем‑то переписанный «Евгений Онегин» — книжечку в сафьяновом переплете, побывавшую, по преданию, в руках Пушкина, когда, проезжая по пугачевским местам, он гостил у Языковых».

Николай Краснов — человек и поэт во всем традиционный. Эта традиционность (в жизни — ласковость к земле, к крестьянству, в литературе — влечение к простоте, ясности) отличает его творчество. Им издано более двадцати стихотворных и прозаических сборников; в прозе, которая в зрелом возрасте захватывает Н. Краснова все сильнее, он все так же лиричен.

Жизнь искреннего писателя, его любимые мотивы и пристрастия довольно просто разглядеть почти в каждом его произведении. Не только талант, но и судьба побуждают нести в себе главную тему.

В этом сборнике вы найдете и фронтовую повесть, и воспоминания о счастливом учении в Литинституте, и страницы о первой любви, о женщинах. Обо всем написано тепло, человечно и мягко — оттого, может, и мягко, что, как сказал о творчестве Н. Краснова один взыскательный критик, «безжалостность жизни… обезоружена авторской грустью и глубоким сочувствием к своим героям». Удивительная прочность земного бытия притупляет боль. Но так часто бывает и в нашей с вами жизни.

1985

ПРАВДА ДУШЕВНАЯ

Писатель Иван Маслов мне не был известен.

Пишущих сейчас так много, что всех не прочтешь. В погоне за материальным изобилием пишут плохо, выпускают книгу за книгой, и опытный, искушенный читатель испытывает удовольствие уже оттого, что ленится засорить свою голову чьей‑то зарифмованной информацией и тупой прозаической болтовней. Тучи пыли летят в лицо читателя, забивая все поры библиографических справок. И пусть летят, но беда в том, что в мелькании имен пропустишь порою имя самобытное.

Моя встреча с прозой Ивана Маслова была случайной, но радостной. Если вы хотите почувствовать, как

переливается через край доброта человеческая, как поток душевного тепла достигает всех уголков бытия, как природа возвращается к нам в чистой и уже сиротской своей красе, а люди эпохи прогресса и технической цивилизации остаются на ее лоне все теми же, что и всегда; если вам дороги тихие звуки жизни, ее мягкости, искренней правдивости; если вы, подобно автору, способны сочувствием отметить, «как дороги устало лежат на земле», — прочтите эту книгу. Но читайте медленно, в старомодном ритме. В искусстве и литературе нам полюбились шумовые оформления, электронно — световые крючки на табло наших судеб, и мы с преступной радостью узнаем себя в надрыве, суете, криках и завываниях. Но, оказывается, мы не такие, не всегда такие, существо наше по — прежнему старое, вековое, с ясностью ума и чувства, которое мы в себе держим, когда проснемся воскресным утром и без торопливости созерцаем душой свой миг на земле. Писатель И. Маслов не раздерган «машиной времени». Мне иногда казалось, что вроде и не человек моих дней пишет это, а какая‑то чудом уцелевшая стихия в том, кто ходит по южной провинции с фамилией Маслов. Он тонко вскрывает нашу расколотую совесть. Читайте повесть «Дом»! Если у вас в городе или в деревне живет одинокая мать и вы к ней по всяким причинам не едете, по этой повести вы вдруг в озарении и вине поймете, как ее сердцу туго без вас и как она безропотно ждет. Эту повесть я ставлю выше всего прочего в сборнике. Не всякий дорастает до такого пронзительного покаяния, покаяния как бы за всех нас, детей и внуков, забывающих зачастую родство и с домом, и с самой землей. Это поэма в прозе, сотканная, кажется, из одного милосердия.