Волшебные чары - [32]

— Вы говорите, как моя мама" — ответила она, — которая желала бы, чтобы у меня были волшебные платья, волшебные балы и, конечно, волшебные лошади.

Она помолчала, и на ее щеках появились лукавые ямочки, когда она сказала:

— А на самом деле все это у меня есть!

Только одну секунду маркиз выглядел озадаченным. Затем он спросил:

— Вы имеете в виду, все есть в вашем воображении!

Гермия подумала, что он и вправду очень умен, если смог догадаться, что она имела в виду, и вновь тихо рассмеялась, прежде чем ответить:

— Ни одну из моих магических вещей нельзя испортить или отобрать у меня, и они никогда, никогда меня не разочаровывают. Кроме того, милорд, я должна добавить, что они очень недороги!

Маркиз улыбнулся, и улыбка эта не была похожа на его привычный саркастический изгиб губ.

— Если я останусь здесь подольше, — сказал он, — я чувствую, что подпаду под действие таких же магических чар, которые овладели вами, и не смогу уже никогда избавиться от них.

— Вы всегда можете убежать от них заранее, — вызывающе ответила Гермия.

Она Помолчала и продолжала уже более серьезно:

— Может быть, магическое заклинание — это как раз то, что мы должны каким-либо образом дать вам прежде, чем вы оставите нас, чтобы оно защитило вас… в случае, если злодеи, которые… напали на вас однажды, не Сделали этого… вновь.

Она наклонилась немного к нему и добавила:

— Пожалуйста… пожалуйста, будьте очень осторожны! В следующий раз они смогут оказаться более успешными… в их… попытке… уничтожить вас!

— Если бы меня уничтожили, я сомневаюсь, чтобы кто-либо горевал обо мне, — сказал маркиз, — или скучал по мне, если бы меня больше не было.

Гермия выпрямилась на своем стуле.

— Какая нелепость! — резко возразила она. — Конечно, большое количество людей оплакивало бы вас, потому что они восхищаются вашим спортивным мастерством и порядочностью, и даже если они завидуют вам, ваш пример заставляет их стремиться к тому же.

По выражению лица маркиза она почувствовала, что он не верит тому, что она говорит, и через мгновение продолжила:

— Я могу сказать, кто действительно будет страдать, когда вас не станет.

— Кто? — спросил маркиз напряженным голосом.

Гермия не имела ни малейшего представления, что он ожидал от нее такого же ответа, который дала бы ему любая другая женщина, которую он когда-либо знал: ответа, что ей будет недоставать его.

— Ваши лошади! — выпалила Гермия. — Каждый, кто ездит верхом так хорошо, как вы, не может не любить животных, и, может быть, ваши лошади именно потому так часто выигрывают скачки, что знают о вашей любви к ним.

Маркиз молчал, и она задумчиво продолжала:

— Вот почему я была уверена, что вы пропали не потому, что лошадь сбросила вас, как думали многие!

— Об этом я как-то не задумывался раньше, — тихо сказал маркиз.

— Так задумайтесь теперь, — настаивала Гермия, — и берегите свою жизнь хотя бы ради лошадей, которые ожидают вас в своих стойлах и не могут дождаться, когда вы вновь посетите их.

Маркиз хотел что-то ответить, но тут открылась дверь спальной комнаты и вошел граф.

Он казался очень большим в этой маленькой комнате, и когда Гермия торопливо поднялась со стула, он взглянул на нее, как ей показалось, довольно угрюмо.

— Доброе утро, дядя Джон! — сказала она и поцеловала его в щеку.

— Доброе утро, Гермия! — ответил граф. — Как себя чувствует ваш пациент?

— Как видите, ему намного лучше, и мама очень довольна им.

— Прекрасно! — воскликнул граф. — Так значит, с разрешения доктора мы можем забрать его обратно в усадьбу?

Гермия хотела было протестовать, но вовремя прикусила язык.

Вместо этого она сказала:

— Я думаю, вы хотите поговорить с его светлостью наедине, да и доктор Грэйсон настаивает, чтобы у него не было более одного посетителя одновременно.

Она пошла к двери, но дойдя до нее, повернулась и спросила:

— Вам принести чего-нибудь, дядя Джон? Чашечку кофе или, может быть, бокал портвейна?

Упомянув о портвейне, она внезапно испугалась, что ее дядя поймет, что она предлагает ему его же собственный портвейн.

Только прошлым вечером, когда Хиксон подавал им ужин в столовой, он, наливая прекрасный кларет в бокал викария, сказал:

— Я подумал, сэр, что вы захотите бокал портвейна сегодня вечером, и наполнил им графин.

— Превосходная идея, Хиксон! — ответил викарий.

Но тут он увидел выражение лица жены и добавил:

— Но я надеюсь, что ты получил разрешение графа приносить вино из усадьбы?

— Я уверен, что его светлость хочет, чтобы мой господин получал все, к чему привык, и пил бы то, что Он пил в усадьбе, — ответил Хиксон. — Но мой господин не любит пить один и велел мне, чтобы я подавал портвейн и вам тоже, сэр.

Хиксон произнес это с такой нарочитой настойчивостью, что Гермия заподозрила, что маркиз на самом деле ничего подобного не говорил.

Он, вероятно, считал само собой разумеющимся то, что викарий должен пить за столом вино, как и он сам.

Ему и в голову не приходило, что в доме викария вино было роскошью, которую они могли позволить себе лишь по особым случаям, таким как Рождество, дни рождения или прием гостей, которых практически не бывало.

Однако граф ответил:

— Спасибо, Гермия, ничего не надо.