Волшебное наследство - [24]

В ответ ему раздался бессильный рев, такой громкий, что из широких дверей, расположенных напротив лестницы, ведшей в приемную залу герцога, выглянуло несколько величественных на вид, но донельзя перетрусивших господ. Со страху им, видно, тут же пришла в голову мысль о бунте, которая всегда преследует тех, кто правит не по праву и против воли народа, а пуще всего их пособников, любимчиков и прочих подонков. Мастер Войтех бесстрашно шагнул им навстречу.

Подойдя к дверям — они распахнулись перед ним с неизъяснимой готовностью, — мастер шагнул внутрь и очутился в преддверье приемной залы. Вокруг него зияла пустота. Все, кто присутствовал здесь, прижались к стенам, охваченные невольной растерянностью. Мастер Войтех огляделся вокруг и увидел множество знакомых лиц. Разодетые в роскошные одежды, непривычные прежде для города Дом, горожане — а многие из них были некогда членами сената — съежились под его взглядом, особенно те из них, кто подыгрывал и вашим и нашим, пытаясь все еще выглядеть честными перед своими согражданами, но уже заискивая перед герцогом, рассудив, что для сената наступают худые времена и дни его сочтены: еще немного, и Густав разгонит его — не сразу, конечно, а постепенно, причем самых заядлых недругов нового властителя ждет тюрьма. И разумеется, сейчас благоразумнее подольститься к тому, кто одержал верх, ведь неизвестно, когда-то еще придет конец его могуществу.

Мастер Войтех усмехнулся горькой усмешкой человека, который уже не удивляется мрачной реальности, превзошедшей наихудшие его предположения.

— Вижу, ты тоже здесь, Якуб Злоунек, и ты, Петр Иха, и ты, Зигмунд Кршечек, да и прочих тоже вижу здесь, хотя предпочел бы повстречать вас скорее в аду, чем в этом месте. Стало быть, явились поторговаться насчет цены на остатки гражданских свобод? Но имейте в виду, даже ломаного гроша не получите. Посулы, которыми вас соблазнят, сгодятся разве что вместо мишуры — украсить шутовское тряпье, в которое вы вырядились. Но в конце концов не будет вам места среди новых господ, всех вас сметут, а за измену отметят иными наградами.

Собравшиеся молчали, склонив головы и делая вид, будто слова шапочника к ним не относятся. Только Якуб Злоунек, коренастый коротышка, рыжий и злобный, не сдержался и взъелся на Войтеха:

— Ты эти свои заклинания брось, сумасшедший шапочник. Наши дела покамест лучше, чем твои. Ступай, ступай себе, да побереги голову — пригодится, когда придется спасать шею от петли.

Толпа восторженно загудела. «Пусть убирается!» — кричали одни, а другие спрашивали, как это случилось, что мастер бродит один, без стражи, да и где она? Только Петр Иха, могучий, широкоплечий и неторопливый бондарь, за изделиями которого виноделы приезжали из самых дальних краев, не пожалев нескольких дней пути, отделился от ревущей толпы, приблизился к шапочнику и, встав перед ним, проговорил громко и веско:

— Правда твоя, Войтех, а мы все — либо глупцы, либо трусы. Я глупец, и мне неважно, что представляют собой остальные. Я поддался было уговорам жены, но ты меня переубедил. И я ухожу отсюда — лучше помру, но в другой раз по своей воле здесь не появлюсь. Да укрепит тебя бог, Войтех, — добавил он еще и протянул мастеру свою могучую лапу. — Сделаю все, что в моих силах, чтоб с тобой обошлись по справедливости.

Сидя в своем доме, галантерейщик наблюдал за выражением лица спящего мальчика и увидел, как оно расплылось в благодарной улыбке, но улыбка вдруг застыла и погасла. В это мгновение из одних дверей выходил добросердечный и честный Петр Иха, а в противоположные вступал герцог Густав, окруженный толпой телохранителей.

Шум в приемной зале мгновенно стих. Слышался лишь шелест шелковых одежд толпившихся вдоль стен визитеров, которые низко кланялись входящему. Сделав несколько шагов, герцог остановился, выпятил грудь и оглядывал собравшихся, принимая почтительные пожелания здравствовать; лицо его было хмуро и неприветливо. Единственный, кто не кланялся, был мастер Войтех, стоявший в самом центре зала. Оборванный, грязный и израненный, он держался прямо, как и герцог, на которого он глядел, спокойно улыбаясь.

— Что тут происходит? — резким, как у уличных глашатаев, голосом прохрипел герцог.

Со ступеней лестницы все еще доносились вопли и проклятия охранников, которые так и не смогли отлепить ног от плиток пола.

— Откуда здесь этот побродяжка и почему солдаты так громко вопят там, внизу? — продолжал вопрошать герцог.

В зале воцарилась тишина, потому что никто не решался взять слово.

— Так узнаю я, наконец, в чем дело, или нет? — взорвался герцог.

Тут к нему приблизился привратник в пурпурной с золотом ливрее и с глубоким поклоном молвил:

— Ваше сиятельство, перед вами тот самый мерзавец шапочник, которого вы повелели привести. Явился сюда один, без стражников. Непонятно, как это могло случиться. Вероятнее всего, он их убил.

— Убил? — в испуге вскричал герцог и, побледнев, отступил подальше, смешавшись с толпой телохранителей, которые тут же сделали шаг вперед и приставили свои алебарды к груди мастера Войтеха.

— Никого я не убивал, — звучно отозвался мастер Войтех. — Я не волен распоряжаться чьей-либо жизнью, не в праве ни казнить, ни миловать. А на убийство решился бы либо для самозащиты, либо для защиты других или же отстаивая всеобщие права. Эти негодяи пытались меня избить, да что-то застряли внизу вместе со своими алебардами, так до сих пор и не могут их вытащить.