Волшебники Маджипура - [41]

— Это немыслимо, Свор. Я не стану делать ничего подобного.

— Вы должны, Престимион. — Голос Свора превратился в полузадушенный шепот.

— Я считаю ваш совет неприемлемым и недостойным. Вынуждать короналя силой! Тревожить его, требуя защиты от каких-то призрачных опасностей! Угрожать ему, чтобы он объявил меня наследником! Это просто позор, это противно всем законам и традициям. С какой стати? Только лишь потому, что вы вчера на ночь переели угрей и видели дурной сон? Вы сами понимаете, что говорите?

— А если Корсибар захочет захватить корону своего отца в момент смерти Пранкипина, что тогда?

— Что-что? Захватить корону? — Глаза Престимиона округлились от изумления. — Он никогда не сделает ничего подобного! Вы что, считаете его вероломным преступником, Свор? У него и в мыслях нет ничего подобного! Между прочим, его не интересует корона отца. Никогда не интересовала. И никогда не будет интересовать.

— Я очень хорошо знаю принца Корсибара, — ответил Свор. — Может быть, вы забыли, что я в течение нескольких лет имел честь входить в его окружение. Вероломный… Нет, с этим я не соглашусь, но он с легкостью меняет курс при каждом новом ветерке. И с готовностью поддается лести. А есть люди, которые ради собственных великих амбиций были бы рады увидеть его короналем, и, возможно, они уже давно поют ему в уши, что он должен занять трон. А если петь эти серенады достаточно часто…

— Нет! — воскликнул Престимион. — Этого никогда не будет! — Он сердито взмахнул руками, словно отгонял от лица мошкару. — Сначала вруун морочил мне голову какими-то предзнаменованиями, а теперь вы. Нет, я не стану уподобляться суеверному крестьянину и руководствоваться предзнаменованиями. Закроем эту тему, Свор. Я люблю вас всем сердцем, но должен сказать, что сейчас вы сильно рассердили меня.

— Мой сон несет в себе зерно истины, принц. Будьте уверены, вам еще придется убедиться в этом.

— И если вы немедленно не выбросите этот дурацкий сон из головы, — продолжал Престимион, уже с трудом сдерживая гнев, — я возьму вас за бороду и зашвырну на другую сторону Арены. Клянусь вам, Свор, я так и сделаю. И покончим на этом. Вы слышите меня — покончим на этом! — Он напоследок обжег Свора яростным взглядом, повернулся к нему спиной и принялся с повышенным вниманием следить за происходившим на поле.

Но слова Свора никак не желали выходить у него из головы. Крошка-герцог, думал он, не имел никаких разумных оснований давать ему такой совет, подстрекать его к измене, чуть ли не к прямому восстанию на основе какого-то сновидения! Это совет труса, даже предателя, позорный и, мягко говоря, эксцентричный. И ко всему прочему дурацкий. Разве можно диктовать короналю, что ему следует или не следует делать! Да грозный Конфалюм наверняка просто уничтожил бы его, попытайся он выкинуть что-либо подобное! Нет, какая же глупость со стороны Свора настаивать на таком безрассудстве, такой дикой наглости — и все из-за того, что ему приснилось нечто странное…

Престимион помотал головой, словно стремясь отогнать все мысли о том, что сказал ему Свор.

8

Во второй, третий и четвертый дни Понтифексальных игр проводились гонки на скакунах, прыжки через обруч, метание молота и другие, менее интересные, состязания. Каждый день приезжая знать и несколько тысяч жителей Лабиринта собирались на Арене. И каждый день публиковались бюллетени из императорской опочивальни, слово в слово повторявшие друг друга: «Состояние его величества понтифекса остается неизменным». Как будто состояние его величества, подобно погоде в Лабиринте, не способно самопроизвольно меняться и должно быть одинаковым ныне и до скончания времен.

Пятый, шестой и седьмой дни отводились для борцовских схваток. На них записались больше двадцати участников. Но всеобщее внимание сосредоточилось на финальном поединке, великом противостоянии двух знаменитых борцов — Гиялориса и Фархольта. Трибуны в этот день были переполнены, а когда двое неповоротливых на вид мужчин вышли на площадку, на Арене воцарилась полная тишина.

Каждого сопровождал маг. Спутником Фархольта был темнокожий пухлолицый хьорт, один из многочисленных волшебников, входивших в свиту лорда Конфалюма, а Гиялорис выбрал украшенного бронзовым шлемом геоманта из Тидиаса. Эти двое расположились перед площадкой, отвернулись друг от друга и приступили к длительной и сложной процедуре, состоявшей из чтения заклинаний, вычерчивания на земле невидимых линий и обращения к невидимым силам, пребывавшим где-то вверху.

Септах Мелайн указал на Гиялориса, который, стоя на коленях с закрытыми глазами и склоненной головой, выполнял мистические пассы, пока его геомант продолжал свой ритуал.

— Наш друг, похоже, принимает все эти штуки близко к сердцу? — с раздражением в голосе спросил он.

— Мне кажется, что куда ближе, чем его противник, — ответил Престимион.

И действительно, Фархольт, казалось, ожидал завершения этого волшебного вздора с таким же нетерпением, как и сам Престимион. Наконец маги удалились, а Фархольт и Гиялорис сбросили одежды, обнажив свои мощные тела, и остались в одних лишь набедренных повязках. Кожа у обоих была густо намазана жиром морского дракона, что должно было помешать противнику держать захват. В сиянии ламп, заливающих Арену ярким светом, на руках и спинах обоих борцов с изумительной рельефностью выделялись мощные мышцы, вызывая у зрителей вздохи зависти и крики восхищения.