Волшебники из Капроны - [64]

— Не понимаю, — проговорил Тонино.

— Коробка, — сказал герцог. — Не можем же мы бросить здесь ваши семьи, чтобы она им мстила. Хоть раз в жизни хочу проявить твердость. Сяду в карету, уеду, и пусть попробует меня остановить.

С этими словами он вернулся в Приемный зал, держа пустую коробку, и, опустившись на колени, стал подбирать кукол. Полы его камзола разлетелись в стороны, и Анджелика стукнулась об пол.

— Извини, — пробормотал герцог.

— Берите их осторожно, — попросил Тонино. — Иначе им будет больно.

Мягко и быстро, беря каждую куклу обеими руками, герцог складывал их рядами в коробку. При такого рода упаковке Монтана перемешались с Петрокки, но избежать этого не было никакой возможности. Все трое понимали, что в любую минуту могла вернуться герцогиня. Беспрестанно оглядываясь вокруг, герцог бормотал про себя: «Твердость! Твердость!» И, не переставая бормотать, неловко обхватил коробку и, подняв, понес из зала.

— Подумать только, смех и грех! — вдруг вскричал он. — Ведь у меня в руках все волшебники-заклинатели Капроны!

К ним приближался скрип сапог.

— Карета ждет вас, сэр, — раздался голос майора.

— Твердость! — откликнулся герцог. — Я хочу сказать — благодарю вас, майор. Я буду помнить о вас на небесах, куда, уверен, мы почти все в ближайшее время отправимся. А пока не могли бы вы оказать мне еще две любезности?

— Сэр? — осторожно спросил майор.

— Во-первых, скажите, о чем вы думаете, когда мысленно обращаетесь к Капронскому Ангелу?

— О песне или о статуе, сэр? — спросил майор, скорее настороженно, чем осторожно.

— О статуе.

— Ну... — Майор явно не сомневался, что у герцога опять помутился разум. — Я... я подумаю о золотом Ангеле, что на Соборе, Ваша Светлость.

— Молодец! — воскликнул герцог. — И я тоже! А вторая просьба: не могли бы вы взять эту коробку и поставить ее в мою карету?

Ну как тут можно было удержаться и не высунуться, чтобы подсмотреть, как воспримет майор эту просьбу герцога? Тонино и Анджелика высунулись из карманов. К сожалению, когда герцог вручал майору коробку, она закрыла от них его лицо. Они чувствовали, что лишились редкостного зрелища.

— Если кто-нибудь поинтересуется, — сказал майору герцог, — так тут подарки для моего утомленного войной народа.

— Слушаюсь, Ваша Светлость.

Майор говорил весело и снисходительно; он ублажал герцога в его сумасшествии, но они услышали, как заскрипели его сапоги, быстро удаляясь.

Благодаря энергичному бегу герцога прошло несколько минут, прежде чем герцогиня их настигла. Тонино, подглядывавшему из-под клапана, было видно, что происходило в просторном мраморном вестибюле, где, резко тормознув, остановился герцог. Он мгновенно опустил клапаны, услышав холодный голос герцогини. Она, конечно, запыхалась, но голос звучал победоносно:

— Враг у Нового моста, и, если вы сейчас выедете, вас убьют.

— Если я останусь здесь, меня тоже убьют, — ответил герцог. Он подождал опровержения, но герцогиня ничего не сказала. Тонино и Анджелика услышали, как герцог сглотнул. Но в своем решении остался тверд. — Я еду, — сказал он чуточку визгливо, — чтобы быть с моим народом и утешать его в оставшиеся часы!

— Сентиментальный дурак! — изрекла герцогиня. И уронила она это вовсе не в сердцах, просто высказала то, что о нем думала.

Герцог взорвался:

— Я, возможно, не являюсь хорошим правителем, — заявил он, — но хороший правитель должен поступать именно так. Я еду... еду, чтобы погладить по головке детей и чтобы петь в общем хоре.

Герцогиня рассмеялась:

— Много пользы вы этим принесете, особенно вашим пением. Превосходно! Пусть вас убьют там, на улицах, а не здесь, во дворце. Убирайтесь! И гладьте по головке кого угодно.

— Благодарю вас, моя дорогая, — сказал смиренно герцог.

И снова двинулся вперед — топ-топ-топ — вниз по мраморной лестнице. Тонино и Анджелика услышали звук подков по гравию и почувствовали, как герцог качнулся.

— Едем, Карло, — произнес он. — Что там? На что вы указываете? А, да. Да, это — грифон. Очень интересно. В путь, в путь! — Он сделал движение вверх. Заскрипели рессоры, захлопнулась дверца. Герцог сделал движение вниз. Они услышали, как он, уже сидя, сказал: «Всё, о Господи!» — и тут же хорошо знакомый им звук удара по картону, когда он забарабанил пальцами по стоящей рядом коробке. Карета тронулась, заскрипели по гравию колеса, застучали копыта. Герцог облегченно вздохнул, а они, услышав это, подпрыгнули.

— Можете вылезать, — сказал герцог.

И они осторожно выбрались к нему на колени. Герцог любезно подвинулся ближе к окну, чтобы они могли в него смотреть. И первое, что попало им на глаза, был железный грифон; весь помятый и искореженный, он лежал в большой воронке посреди дворцового двора.

— Знаете, — сказал герцог, — если мой дворец не будет так или иначе разрушен пизанцами, сиенцами или флорентийцами, я спишу убытки на вас двоих. Второй грифон изукрасил мне фасад двумя глубокими царапинами — не царапины, а канавы.

Герцог засмеялся и обтер свое лоснящееся лицо носовым платком. Он все еще очень нервничал.

Как только карета выехала со двора на улицу, они услышали пальбу. Часть выстрелов доносилась с близкого расстояния — снизу, на реке. В основном же гремело вдали, и очень сильно: нескончаемый гул и грохот шел с гор. Вместе это уханье раздавалось так близко, что звук был почти непрерывным, но из общего грохота часто выделялось совсем близкое