Волшебники из Капроны - [32]
Но в какую-то долю секунды леопард превратился в Гвидо Петрокки с белым как мел лицом и огненно-рыжей бородой и в бешеном темпе пропел: «Хиккори-диккори-маггери-мус!» И, надо полагать, тоже взял правильные ноты. Потому что вроде как исчез.
Монтана бурно радовались трусости Гвидо, но тут впал в панику слон. Глаз Паоло едва успел схватить крошечную мышку, нагло прошмыгнувшую у огромной передней ноги слона, прежде чем тот кинулся наутек. Громкий топот, производимый Антонио, казалось, разметал его уши. Даже наблюдая его со спины, Паоло понимал, что слон, удиравший подобным образом, полностью и окончательно обезумел. И это среди перепуганных Монтана! Мимо него пронеслась Лючия, прижимая к груди оцепеневшую от страха Лину. Паоло схватил за руку маленького Бернардо и помчался с ним прочь, содрогаясь от жуткого, пронзительного, сверлящего уши рева, издаваемого его отцом.
Слоны боятся мышей, ужасно боятся. И много ли найдется людей, которые, меняя образ, не перенимают природу того образа, какой приняли? Казалось, Гвидо Петрокки не только одержал победу, но вдобавок к ней его стараниями большая часть Монтана будут растоптаны насмерть.
Но когда Паоло посмотрел снова, на пути слона стояла Элизабет; она не отрывала взгляда от его обезумевших маленьких глаз.
— Антонио! — крикнула она. — Антонио, опомнись!
Она была такой крохотной, а слон мчался с такой бешеной скоростью, что Паоло закрыл глаза.
Он открыл их вовремя, чтобы увидеть, как слон поднял его мать к себе на спину. Слезы облегчения заволокли Паоло глаза, и он чуть было не пропустил новый маневр Гвидо. Просто до него дошел оглушающий грохот, отвратительный запах, и взору предстало нечто вроде движущейся башни.
В следующее мгновение Паоло увидел, как слон повернулся кругом, а Элизабет вся сжалась, припав к его спине. Слону теперь противостояла огромная — даже больше, чем он сам, — железная машина; вся сотрясаясь и пыхтя от собственной механической мощи, она наполнила Корсо мерзким синим дымом. На своих чудовищных гусеницах она медленно надвигалась на Антонио. И по мере того, как приближалась, опускался торчащий из ее передка пушечный ствол, целясь слону между глаз.
Вмиг Антонио превратился в другую машину. Но так спешил и так мало знал о машинах, что она получилась, скажем прямо, весьма странной — бледно-голубая, цвета утиного яйца, и на резиновых колесах. Впрочем, она, вероятно, вся была из резины, потому что снаряд, выпущенный из машины Гвидо, от нее отскочил и врезался в ступени Арсенала. Почти все, кто был на Корсо, кинулись на землю ничком.
— Мама... мама внутри этой штуки! — в ужасе закричала Лючия, перекрывая грохот.
Паоло содрогнулся: наверное, так оно и есть. У Антонио не было времени спустить Элизабет. А теперь он с безрассудной отвагой таранил Гвидо — бам-бум, бум-бам! Ужасно, должно быть, для Элизабет! К счастью, все это продолжалось не дольше секунды. Внезапно Элизабет и Антонио предстали в собственном образе — почти под самыми гусеницами Твидовой машины. Элизабет сразу побежала — Паоло не знал, что она может так быстро бегать, чуть ли не с быстротой ветра! — к ступеням Арсенала. И тут, возможно, из-за вредности, присущей Петрокки, а может, из-за общей неразберихи, в большом Гвидо-танке опустился пушечный ствол, целясь в Элизабет.
Антонио обругал Гвидо последними словами и швырнул помидор, который все еще держал в руке. Красный плод попал в цель, развалился и потек по железной стенке. И не успел Паоло подумать, какой от этого прок, как танка не стало. И Гвидо не стало. Вместо Гвидо был гигантский помидор. Размером с тыкву. Он стоял посреди мостовой и не двигался.
Это был победный удар. Паоло понял это по выражению лица Антонио, как раз шагавшего к помидору. Усталый, он с отвращением наклонился, чтобы поднять помидор. Среди Петрокки раздалось несколько вздохов, среди Монтана несколько ликующих криков, не совсем уверенных и еще в меньшем числе.
Тут кто-то напустил новые чары.
На этот раз — густой влажный туман. Без сомнения, в начале противостояния он не показался бы таким страшным, но после всего пережитого был для Паоло последней каплей. Перед его глазами стояла густая белая пелена, и кроме нее он ничего не видел. А вздохнув раз-другой, закашлялся.
Кашляли все вокруг, и те, кто был рядом, и те, кто находился от Паоло на значительном расстоянии, и это был единственный знак, по которому он мог судить, что он не совсем один. Паоло повертел головой, пытаясь рассмотреть, кто еще тут кашляет, но не увидел даже Лючии. И Бернардо он не видел, хотя знал, что все время держал его за руку — еще секунду назад. Не успел он все это осознать, как понял, что утратил и чувство пространства. Он оказался совсем один, кашляющий и дрожащий, в холодной белой пустыне.
