Волшебники - [3]

— Чем, интересно, он занимается? Педофил небось — спорим, что педофил.

Темный холл был устлан коврами. Джеймс, не входя, позвонил еще раз — никакого ответа.

— По-моему, тут нет никого. — Квентину из-за того, что Джеймс медлил на улице, еще больше захотелось войти. Если где-то тут и правда прячется волшебная страна Филлори, жаль, что он обулся так непрактично.

Слева от лестницы помещалась нежилого вида столовая, справа — уютная комнатка с кожаными креслами и резным шкафом в человеческий рост. Интере-есно. Половину одной стены занимала огромная мореходная карта со стилизованной розой ветров. Квентин пошарил в поисках выключателя.

Все шторы были задернуты, но темнота в доме выглядела куда плотнее, чем просто при задернутых шторах — словно солнце уже село или вовсе затмилось, как только Квентин переступил порог. Я только посмотрю и сразу назад, решил он, двигаясь, как в замедленной съемке. Темнота покалывала его электричеством.

Он вполне мог бы поместиться в этом шкафу. Квентин дрожащими пальцами взялся за медную ручку — не заперто. Le roi s’amuse. Это было сильнее Квентина — как будто весь мир вращался вокруг него одного, как будто он всю жизнь шел к этой минуте.

Шкаф служил баром. Квентин, просунув руку за слегка позвякивающие бутылки, ощупал заднюю стенку. Шершавая фанера и никакой магии. Тяжело дыша, с пылающим в темноте лицом, он закрыл дверцу. Оглянулся, чтобы убедиться в отсутствии посторонних глаз, и увидел на полу труп.

Через пятнадцать минут в холле закипела бурная деятельность. Квентин сидел в углу на плетеном стуле, как служащий похоронного бюро на погребении очередного клиента. Затылком он прижимался к твердой холодной стене — только она и связывала его с этой реальностью. Джеймс стоял рядом, не зная, куда девать руки. Друг на друга они не смотрели.

Старик с внушительным животом и буйной, как у Эйнштейна, гривой лежал на полу. Вокруг него суетилась бригада «Скорой помощи», двое мужчин и женщина — слишком красивая и потому казавшаяся здесь неуместной. Видно было, что они не спасают жизнь, а выполняют необходимую процедуру. Вскоре они закончили, отлепили наклейки, сложили использованные шприцы в специальный контейнер.

Один парамедик привычно выдернул интубационную трубку. В открытом рту старика виднелся мертвый серый язык; от покойника слабо, но явственно пахло дерьмом.

— Плохо дело, — не в первый раз вымолвил Джеймс.

— Куда уж хуже. — У Квентина онемели губы и зубы. Главное, не шевелиться — тогда его не втянут во все это еще глубже. Дышать медленно, сидеть смирно. Не смотреть, что там у них происходит. При взгляде на Джеймса он попросту увидит свое отражение в бесконечном коридоре паники, который никуда не ведет. Интересно, когда они смогут уйти? Стыд из-за того, что он вошел в дом без приглашения, не отпускал его до сих пор — как будто именно это и привело к смерти хозяина.

— Зря я обозвал его педофилом, — посетовал Квентин.

— Конечно, зря. — Оба они говорили медленно, точно на разговорной практике по иностранному языку.

Парамедичка встала, подержалась за поясницу, покрутила головой и объявила весело, стягивая резиновые перчатки:

— Умер! — Судя по акценту, она была англичанкой.

Квентин прочистил горло. Женщина точным броском отправила перчатки в мусорную корзину.

— Отчего умер? Что с ним случилось?

— Кровоизлияние в мозг. Хорошая смерть, быстрая. Похоже, он сильно пил. — Свое предположение она сопроводила щелчком по горлу.

От долгого сидения на корточках она раскраснелась. Ей было от силы двадцать пять, одна пуговица на ее темно-синей глаженой рубашке не подходила к другим. Стюардесса рейса, следующего в ад. С некрасивыми проще: не приходится думать, что они для тебя недоступны, но эта просто бессовестно хороша. Бледная, тонкая, с большим, до нелепости сексуальным ртом.

— Мне очень жаль. — Квентин не знал, что говорить в таких случаях.

— Почему? Ведь не ты как будто его прикончил?

— Мы даже знакомы не были. Я пришел на собеседование — он брал интервью у кандидатов на обучение в Принстоне.

— О чем же тут сожалеть?

Вероятно, он взял неправильный тон. Квентин встал, что следовало бы сделать сразу, как только она подошла. Он был намного выше ее. Слишком много она берет на себя — парамедики ведь не настоящие доктора. Прочитать бы ее именную табличку, но она, чего доброго, сочтет, что он смотрит на ее грудь.

— Я сожалею не о нем конкретно, а о человеческой жизни. Я не знал его, однако его смерть вызывает у меня сожаление.

— А что, если он в самом деле был педофилом?

Значит, она слышала, что он сказал.

— Может быть. Возможно также, что он был хороший человек. Просто святой.

— Все может быть.

— Вы, наверно, часто имеете дело с мертвыми. — Краем глаза Квентин видел обалдевшего от их диалога Джеймса.

— Вообще-то желательно, чтобы пациенты не умирали — так нам, во всяком случае, говорят.

— Трудно это, должно быть.

— С мертвыми хлопот куда меньше.

— Ну да… спокойнее.

— Точно.

Выражение ее глаз не совпадало с тем, что она говорила. Женщина изучала его.

— Мы пойдем, пожалуй, — вмешался Джеймс.

— Куда так спешить? — Она упорно смотрела на Квентина — ее, в отличие от подавляющего большинства населения, он интересовал больше, чем Джеймс. — По-моему, он что-то для вас оставил. — Она взяла с мраморного столика два больших плотных конверта.