Волшебники - [191]

Историк посыпал песком последний лист пергамента. Времени на ложную скромность не было, и Савринор знал, что сегодняшней работой даже превзошел самого себя. Он не упустил ни малейшей детали церемонии, в изложенные факты искусно вплел умеренное воздаяние мудрости и благородству покойного Верховного мага, тщательно уравновесив их несколькими абзацами ненавязчивой, но выразительной похвалы его преемнику. Даже Вордег не смог бы придраться. И Савринор надеялся и молился, чтобы никто никогда не узнал о другом документе, кратко записанном в его личном коде стенографии и спрятанном в нижнем ящике. О документе, рассказывающем совсем другую историю.

Испытывая слабую тошноту вместе с облегчением оттого, что завершил наконец неприятную работу, Савринор отложил готовый документ. Аккуратно откинул одеяло с кровати, сделал движение, желая затушить лампу, при свете которой писал. Во мраке, куда не добирался свет лампы, шевельнулось очертание вытянутой формы, и Савринор нервно вздрогнул, но тут же понял, что это всего-навсего его собственная тень, потревоженная краткой вспышкой огня. Игра света и тени — бояться здесь нечего. Именно за эту слабость летописец подсмеивался над другими, поскольку сумрак, как буквальный, так и метафорический, всегда являлся естественной средой его обитания. Но теперь в объятиях сумрака Савринор чувствовал себя неуютно. И никуда не делись мысли, тревожащие его ум, — и они, увы, уже не покинут его…

Пытаясь успокоиться, Савринор попробовал найти убежище в постели, на этот раз даже не сняв одежду. Скоро рассвет, и новый день готовит уж очень много перемен, если, конечно, интуиция не обманывает историка. Лучше быть готовым сию же секунду, если… Если — что? Неведомо. Может, что-то произойдет, а может, и нет. Савринору, как и всем им, оставалось лишь ждать, а там — видно будет.

Он потянулся к лампе, чтобы погасить ее, но вместо этого опустил руку и оставил лампу гореть: маленький островок света в темной комнате. Утешение весьма неразумное, но ведь никто не увидит этой его маленькой слабости.

Той ночью Савринор так и не уснул.

Перевод Марии Савиной-Баблоян

Питер Кроутер Вечная ссора

Если в Англии и есть сейчас человек, способный ухватить суть американского фэнтези, то это, несомненно, Питер Кроутер (родился в 1949 году). Я не побоюсь сказать, что он — современный британский Рэй Брэдбери. Этот писатель в своих произведениях воссоздает правдоподобную будничную обстановку и наполняет ее тревожащим чувством необычности. Это характерно и для его романа «Эскарди Гэп» («Escardy Gар» 1996), написанного в соавторстве с Джеймсом Лавгроувом, и для множества рассказов, некоторые из которых вошли в сборники «Самая длинная нота» («The Longest Single Note», 1999) и «Одинокие дороги» («Lonesome Roads», 1999). Кроутер также редактор нескольких антологий и директор «PS Publishing», маленького издательства с большими идеями. Следующий рассказ просто должен был стать заключительной историей этого сборника. Повествование в нем достигает такого завораживающего темпа, что ничто не может с ним сравниться. А потому — приготовьтесь.

В.: Железные дороги находятся в неплохом состоянии, не правда ли?

О.: Да. Некоторые. Старые, по большей части.

Дж. П. Морган,[51] на слушаниях Конгресса осенью 1912 года.

Оставив громаду верного «Понтиака-транс-эм» без единой капли бензина у дорожного знака, примерно через двадцать минут Пол Эбботт понял, что свернул не туда. А может, просто не разобрался в дорожных сплетениях, попавших на складку атласа. А может — и это наиболее вероятно, просто устал, страшно задолбался, утомился от дороги после сотен и сотен миль светящихся серых лент, протянутых через кажущиеся бесконечными кукурузные поля.

В чем бы ни была причина, до Нэшвилля Эбботт так и не добрался.

Черт возьми, может, он даже до Теннесси не доехал.

Он нашел только ржавый дорожный указатель, объясняющий всем, кому это может понадобиться, что до Мадригала (какого черта, что это, во имя всего святого? Разве не какой-то старый танец?) — четыре мили, а его население… сколько? Число либо скололи зубилом, либо над ним поработали стихии.

И вот Пол, держа в руке пустую канистру из-под бензина, стоит на краю города и глядит вдоль овеваемой всеми ветрами главной улицы на неуклюжее скопище зданий, которое подошло бы скорее для черно-белого вестерна с Рэндольфом Скоттом[52] в главной роли, чем для чего-то хотя бы отдаленно напоминающего Дивный Новый Мир, обещанный приходом нового тысячелетия.

И ни одного человека вокруг.

Ни одной машины.

На первый, хотя и достаточно случайный взгляд — а Эбботт подозревал, что подобное впечатление останется неизменным и после многих других, более проницательных взглядов, — Мадригал казался городом призраков. Он точно никогда не появлялся на страницах «Нэшнл джеографик» и не удостоился даже сноски в каком-нибудь самом подробном путеводителе.

Определенно, этот город был далек от тех поселений, которые встречал Ларри Макмертри, колеся по любимым им федеральным шоссе, словно асфальтовый серфер, в поисках лучшего материала для своих «Дорог».[53] Целый мир лежал между Мадригалом и маленькими чудаковатыми городками, открытыми Биллом Брайсоном, когда тот вернулся в родную Америку, дабы найти свои корни в «Потерянном континенте».