Волшебник Летнего сада - [4]

Одевшись, он вышел, прошел через сад и, отойдя подальше от Михайловского, нанял закрытую двуколку.

Заметно стемнело. Вечер становился стылым, влажным. Мутноватым бликом тлели масляные фонари, разбрасывая на мостовых бледные пятна света.

Мимо проезжали экипажи, развозившие почтенную публику к театрам и прочим местам приятного времяпровождения. Столичный вечер начинал свою привычную обыденную жизнь.

– Куда изволите, господин офицер?

Даже без генеральского мундира, в простом гражданском платье в великом князе безошибочно угадывался военный человек. Куда изволить? Да уж не на Большую Морскую и точно не к Дюссо и не к Кюба. Впрочем, и другие модные ресторации, где собирается публика из высшего света сегодня не для него.

Тогда куда?

Туда, куда не заходят особы его положения, а потому и шансов оказаться узнанным будет немного. Ну, в крайнем случае кто-нибудь примет за похожего. Да мало ли в столице отставных офицеров гренадёрского роста и с рыжими усами!..

– А посоветуй, любезный, приличный трактир.

Извозчик, спокойный, серьёзный мужик средних лет, обернулся и окинул пассажира быстрым взглядом. Затем вздохнувши и, коротко пожав плечами, тронул…

Подпрыгивая на булыжниках мощёной мостовой, коляска выехала на Владимирский проспект.

Глава 2. История чиновника

На углу Кузнечного переулка извозчик уверенно остановил коляску. Седок выглянул, посмотрел и усмехнулся в рыжие усы.

– Ты что же, братец, не в Капернаум ли меня завёз?

Извозчик снова флегматично пожал плечами.

– Где какой Пренаум, мы про то не слышали. А это как есть – «Давыдка»-с. Пассажиры спрашивают-с.

– Да не сердись. Капернаум не так уж и плох. А мне, ежели подумать, как раз туда и надобно.

Михаил Павлович расплатился, отпустил немногословного возницу, сказав, что ждать его не стоит. Тот снова передернул плечи и, не оборачиваясь, тронулся. Великий князь, оставшись в одиночестве, вздохнул и, как-то тяжело, мешковато ссутулившись, зашёл в трактир Давыдова, известный среди определенной петербургской публики, как «Капернаум», т. е. место утешения порочных и заблудших душ…

Покуда он осматривался в достаточно просторном, но до дымовой завесы прокуренном, наполненном народом помещении – по большей части мелкими чиновниками и унтер-офицерами, к нему поспешил половой и, поклонившись, повёл через зал, на другую, чистую половину. Тут князю указали (опять-таки, с поклоном) на свободный стол, немедленно сменили вполне себе чистую скатерть на свежую, крахмальную, хрустящую. Мигом сервировали стол приличными приборами. А вскоре появился начищенный, серебряный пузатый самовар, большое блюдо с пирогами, копченая севрюга, разнообразные соленья и графин можжевеловой водки – Михаил Павлович, обыкновенно малопьющий, заказал себе цельный штоф.

Половой, с изяществом наполнив стопку, испарился. Осушив вторую залпом и закусив, великий князь не спеша осмотрелся по сторонам. Заприметил сидящего за столиком напротив него, также в одиночестве, господинчика средних лет, неброской наружности, одетого без щегольства, но дорого и не без элегантности. Господин, поймав его взгляд, быстро, но как-то жалостливо улыбнулся и, поднимая стопку, пробормотал: «Ваше здоровье…» Михаил Павлович кивнул и тоже пропустил ответную стопку.

Через некоторое время незнакомец неуверенно подошёл к его столу и, сильно смущаясь, попросил дозволения составить компанию.

– Так, знаете ли, тошно нынче одному, так и высказать невозможно. Да ведь и вы, как будто бы, не веселы. А так вдвоём и вечер поди скоротаем?..

Михаил Павлович не возражал, и господин, отрекомендовавшись Иваном Евграфовичем Картайкиным, надворным советником и «глубоко несчастным человеком», присоединился к нему. Михаил Павлович представился отставным полковником Романцевым и, отметив новое знакомство, оба начали неспешную беседу. Вернее, больше говорил Иван Евграфович, которому явно хотелось излить перед случайным собеседником больную душу.

– Нынче я человек потерянный. Совсем потерянный. Ничего у меня более не осталось, кругом себя пусто, и внутри себя темно. Беда, беда.

– Что же вы, Иван Евграфович, никак больших долгов наделали? Прескверное это дело – долги.

– Да что вы, любезный Михаил Павлович, какие за мной долги. Я с юности привыкши по средствам жить. Кутилой не был и не стану никогда. Ко всяческим азартным играм холоден. Деньги своим трудом приучен зарабатывать, так что живу с достоинством, но аккуратно-с. Да ведь и деньги – что? «Не было ни гроша, да вдруг алтын», как говорится, знаете ли… Откуда-нибудь, да прибудет, сколько-нибудь, да будет. Нет. Беда моя сильней, больнее. И уж поди не поправить никак. Кабы я знал, кабы мог… – он помолчал, глядя рассеянным взглядом в окно.

– Началась эта история давно, лет с десяток назад, – тогда, когда обрушилось на меня невзначай неслыханное и незаслуженное счастье.

Он замолчал и поднял на «полковника» покрасневшие глаза. Тот предложил пропустить ещё по одной, Картайкин согласился, выпил. Всхлипнул… И приободрённый собеседником, продолжил.

– На тот момент я был на государственной службе не новичком, хотя в чинах особо не продвинулся, честно исполняя службу и не имея покровителей. Будучи холост, я проживал совместно с моей вдовой матушкой. Наследства нам отец как такового не оставил, и оттого жили мы на моё скромное жалованье, будучи стеснены в средствах. Матушка была уже сильно в годах, оттого хворала. В то лето я решил вывезти её на дачу, дабы немного поправить здоровье. С тем снял в окрестностях домик. Собственно, и домиком это назвать было совестно – так, убогая крестьянская избёнка на краю дачного поселка. Меня же такое жильё устроило из-за посильной оплаты. Неподалеку притом находился весьма красивый, ухоженный парк, принадлежащий купцу Иратову Никанору Матвеичу. За парком, напротив озера, красовался его особняк. При своём богатстве господин Иратов был человеком добрым и незаносчивым, что для купеческой братии редкость. Оттого его парк был открыт для желающих, из чистой публики. И я часто гулял там об руку с моей старенькой матушкой. Здесь же, больше в одиночестве, часто прогуливался и Никанор Матвеевич. Мы сердечно раскланивались. Как-то раз он сам подошёл к нам с матушкой и заговорил с нами. Это был приятный, но, собственно, пустой и как будто бесцельный разговор… Но через несколько дней, ближе к вечеру, к нам заглянул посыльный от Иратова, с просьбой ко мне. Меня простили навестить его и оказать некоторую помощь. Я, конечно, живо собрался и пошел с посыльным. Хозяин богатого дома обрадовался моему приходу и всячески выказывал радушие, хотя просьбы его оказались совсем пустяковые – помочь составить пару деловых писем, да проверить грамотность составления купчей на заливные луга, которые он собирался приобрести у соседа-помещика. Расположившись в его просторном кабинете, я с удовольствием взялся за дело и быстро справился. Хозяин остался доволен, поблагодарил и попросил непременно остаться на ужин. Я вынужден был принять приглашение, надеясь, что матушка не станет ждать меня и отправится спать. Я остался, и хозяин сам проводил меня в нарядную столовую. И вот тогда я первый раз увидел Антонину.