Волшебница Настя - [25]
– Куда?! – вскричал Король-обжора. Пылесос-самосос, Мойдодыр – трет до дыр, щетки-трещотки из лучшего конского волоса, утюг-битюг за это время как следует потрудились над ними с Главным министром и они оба блестели уже почти как новенькие. – Остановить их! – приказал Король-обжора Чур-чуру.
Настя ойкнула, торопливо натянула на себя шапку-невидимку, схватила на руки Серого волка, чтобы он тоже стал невидим, но было уже поздно. Тем более что Чур-чуру они были видны и в шапке.
– Будет исполнено, мой господин и повелитель, – прокашлял Чур-чур, отвечая Королю-обжоре, и стремительным шмелем, играя и переливаясь всеми цветами радуги, понесся к Насте с Серым волком на ковре-самолете.
– Замри, эй! Настя, остановись! – приказал он, подлетая.
– Я еще буду твои приказы выполнять, предатель! – воскликнула Настя. – Убирайся отсюда!
– Да я бы и убрался, – голос у Чур-чура был нерадостный, – но ты же знаешь: не могу. Я сейчас вроде Цветка-невольника. Хочу, не хочу, а должен служить Королю-обжоре.
– Позор! – выкрикнул Серый волк. – Ты что, получается, такой беспринципный?
– Нет, принципы у меня есть, – ответил Чур-чур, – а вот со свободой неважно. Кто меня первый позвал, тому я и служу.
– Тогда это называется принципиальная беспринципность, – сказал Серый волк. – Невозможно представить ничего хуже.
– Принципиальная беспринципность? – переспросил Чур-чур. Он заволновался. – Нет, ты думаешь обо мне хуже, чем я есть на самом деле. Я просто не принадлежу себе.
– Вот и плохо, – парировал Серый волк, – что не принадлежишь. Поступаешь по чужой указке.
– Да, я поступаю по чужой указке! – воскликнул Чур-чур. – Но это моя природа. Таким я создан.
– Дурная у тебя природа, – сказал Серый волк.
Так они препирались, а ковер-самолет между тем поднялся над верхушками деревьев, и Настя приказала ему:
– Лети за Китом.
– Куда?! – спохватился Чур-чур, когда ковер-самолет понесся над лесом, следуя продвижению Кита по земле. – Остановись! Настя, остановись, хуже будет!
– Хуже твоего предательства ничего не может быть! – ответила ему Настя.
Чур-чур заиграл всеми цветами радуги и загудел электросваркой.
– Я предупреждал! – вскричал он. – Серый волк, ты свидетель.
С этими словами он ринулся вниз. Упал на ковер и, будто настоящая электросварка, брызнул снопом искр. Настя от неожиданности ойкнула, а Серый волк даже отпрыгнул подальше.
– Эй-эй, ты что делаешь! – крикнул он Чур-чуру с дальнего края ковра. – Зачем волшебное имущество портишь?!
Чур-чур не отозвался. Он жужжал электросваркой, сыпал искрами – и уходил в толстый ворс ковра-самолета все глубже. Вот он погрузился наполовину, вот осталась видна лишь его спинка, а вот он весь исчез внутри – только брызгали наверх искры. А потом исчезли и искры, исчез сам Чур-чур, а из того места, где он был, со свистом ударил поток воздуха. Чур-чур прожег в ковре-самолете сквозную дыру!
И тотчас ковер-самолет пошел вниз. Волшебный-то он был волшебный, но летать с дырой он не мог: воздух не держал его!
Чур-чур вынырнул из-под ковра и подлетел к Насте. Электросваркой он больше не жужжал, искры с него не сыпались.
– Ну вот, – сказал он. – Я же предупреждал.
– А я думала, ты друг! – гневно бросила ему Настя.
– Я слуга, – с печальным видом произнес Чур-чур. – Слуги друзьями не бывают.
Серый волк, паникуя, бегал по ковру-самолету от одного края к другому.
– Падаем, волшебница Настя, падаем! – кричал он. – Придумай что-нибудь, придумай!
– Да, придумай, – проговорил Чур-чур. Он будто пытался подсказать ей что-то. – Ты же волшебница.
Но Настя была волшебницей недавно, и придумать ничего не могла. Она даже приставила палец ко лбу, как Король-обжора, хотя и противно было походить на него, но ей это не помогло. Ковер-самолет задел верхушки деревьев, захлопал по ветвям, ниже, ниже – ближе, ближе к земле – и спланировал на нее. Где-то вдалеке шумел, ломясь сквозь деревья, Кит. Он и понятия не имел, что произошло в воздухе, и продолжал бежать, думая, что по-прежнему указывает им путь.
Но в противоположной стороне тоже шумело. Кто-то ломился сквозь деревья и там. «Король-обжора», – с замершим сердцем подумала Настя. Но прежде чем она глянула в ту сторону, Серый волк радостно закричал:
– Верблюд!
Это был Верблюд, не Король-обжора. Прижав крылья к бокам, чтоб не мешали, он что есть мочи несся сквозь лес и через мгновение остановился около Насти.
– Волшебница Настя! – вскричал он. – Я все видел! Твой ковер-самолет пришел в негодность. Садись на меня! Я готов рисковать. Лучше подвергнуться наказанью, чем отказать хорошему человеку в помощи!
– Слышал? – рявкнул Серый волк на Чур-чура, вившегося рядом.
– А мне что? – Казалось, Чур-чур пожал плечами (хотя их у него и не было.) – Мне указаний остановить верблюда не поступало. Летите себе спокойно куда хотите.
Настя поняла: хотя Чур-чур и стал врагом, но все же не до до конца.
– Чур-чурчик! – назвала она его по-старому – как тогда, когда он был просто другом. – Ты к Королю-обжоре обратно не торопись. Ты хоть у него и на службе, а что там тебе около него делать?
– Абсолютно нечего, – согласно отозвался Чур-чур.
Верблюд опустился на колени. Настя забралась к нему между горбами, Серый волк вспрыгнул к ней, и Верблюд поднялся, взмахнул крыльями…
Это очень женская повесть. Москва, одна из тысяч и тысяч стандартных малогабаритных квартир, в которой живут четыре женщины, представляющие собой три поколения: старшее, чье детство и юность пришлись на послереволюционные годы, среднее, отформованное Великой войной 1941–45 гг., и молодое, для которого уже и первый полет человека в космос – история. Идет последнее десятилетие советской жизни. Еще никто не знает, что оно последнее, но воздух уже словно бы напитан запахом тления, все вокруг крошится и рушится – умывальные раковины в ванных, человеческие отношения, – «мы такого уже никогда не купим», говорит одна из героинь о сервизе, который предполагается подать на стол для сервировки.
«Мастер!» — воскликнул известный советский критик Анатолий Бочаров в одной из своих статей, заканчивая разбор рассказа Анатолия Курчаткина «Хозяйка кооперативной квартиры». С той поры прошло тридцать лет, но всякий раз, читая прозу писателя, хочется повторить это определение критика. Герой нового романа Анатолия Курчаткина «Полёт шмеля» — талантливый поэт, неординарная личность. Середина шестидесятых ушедшего века, поднятая в воздух по тревоге стратегическая авиация СССР с ядерными бомбами на борту, и середина первого десятилетия нового века, встреча на лыжне в парке «Сокольники» с кремлевским чиновником, передача тому требуемого «отката» в виде пачек «зеленых» — это всё жизнь героя.
«— Ну, ты же и блядь, — сказал он…— Я не блядь, — проговорила она, не открывая глаз. — Я сфинкс!…Она и в самом деле напоминала ему сфинкса. Таинственное крылатое чудовище, проглотившее двух мужиков. Впрочем, не просто чудовище, а прекрасное чудовище. Восхитительное. Бесподобное».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
По счету это моя третья вышедшая в советские времена книга, но в некотором роде она первая. Она вышла в том виде, в каком задумывалась, чего не скажешь о первых двух. Это абсолютно свободная книга, каким я написал каждый рассказ, – таким он и увидел свет. Советская жизнь, какая она есть, – вот материал этой книги. Без всяких прикрас, но и без педалирования «ужасов», подробности повседневного быта – как эстетическая категория и никакой идеологии. Современный читатель этих «рассказов прошедшего года» увидит, что если чем и отличалась та жизнь от нынешней, то лишь иной атмосферой жизнетворения.
Эта книжка про Америку. В ней рассказывается о маленьком городке Ривермуте и о приключениях Томаса Белли и его друзей – учеников «Храма Грамматики», которые устраивают «Общество Ривермутских Сороконожек» и придумывают разные штуки. «Воспоминания американского школьника» переведены на русский язык много лет назад. Книжку Олдрича любили и много читали наши бабушки и дедушки. Теперь эта книжка выходит снова, и, несомненно, ее с удовольствием прочтут взрослые и дети.
Все люди одинаково видят мир или не все?Вот хотя бы Катя и Эдик. В одном классе учатся, за одной партой сидят, а видят все по разному. Даже зимняя черемуха, что стоит у школьного крыльца, Кате кажется хрустальной, а Эдик уверяет, что на ней просто ледышки: стукнул палкой - и нет их.Бывает и так, что человек смотрит на вещи сначала одними глазами, а потом совсем другими.Чего бы, казалось, интересного можно найти на огороде? Картошка да капуста. Вовка из рассказа «Дед-непосед и его внучата» так и рассуждал.
Если ты талантлива и амбициозна, следуй за своей мечтой, борись за нее. Ведь звездами не рождаются — в детстве будущие звезды, как и героиня этой книги Хлоя, учатся в школе, участвуют в новогодних спектаклях, спорят с родителями и не дружат с математикой. А потом судьба неожиданно дарит им шанс…
Черная кошка Акулина была слишком плодовита, так что дачный поселок под Шатурой был с излишком насыщен ее потомством. Хозяева решили расправиться с котятами. Но у кого поднимется на такое дело рука?..Рассказ из автобиографического цикла «Чистые пруды».
Произведения старейшего куйбышевского прозаика и поэта Василия Григорьевича Алферова, которые вошли в настоящий сборник, в основном хорошо известны юному читателю. Автор дает в них широкую панораму жизни нашего народа — здесь и дореволюционная деревня, и гражданская война в Поволжье, и будни становления и утверждения социализма. Не нарушают целостности этой панорамы и этюды о природе родной волжской земли, которую Василий Алферов хорошо знает и глубоко и преданно любит.