Волшебная лампа Генсека - [2]

– Совершенно правильно поступаешь. Но давай все-таки начнем с начала. Как ты к Лаврентию Павловичу относишься?

Для подначки и проверки этот вопрос явно не годился. Только Хозяину такой кадр как Берия мог пригодиться. Партии он и в пятьдесят третьем, и сейчас нужен, как заднице монтировка. Тем более, что заляпаные красной жижей сапоги Хозяина вытерли именно Лаврентием Павловичем.

– Я, товарищ полковник, отношусь к Берия, как и партия -сугубо отрицательно.

– Между прочим, зря. Он был не психом-параноиком, зацикленном на каком-нибудь лозунге, а человеком дела, и помимо большого воинственного члена имел неплохую башку. Атомную бомбу благодаря кому мы получили в сорок девятом? Ракетную ПВО в пятьдесят втором? Водородную бомбу в пятьдесят третьем? Даже баллистическую ракету в пятьдесят шестом? А, капитан?

– Я в пятьдесят шестом еще под стол пешком ходил, так что вам виднее, товарищ полковник.

Сайко удовлетворенно крякнул, когда услышал, что ему виднее, и продолжил уже в полный голос, безо всякой опаски.

– Лаврентий после войны выскреб из лагерей, выудил из рудников, снял с лесоповала всех уцелевших физиков, математиков, химиков и таких прочих. Да, Берия держал их под замком, не дозволял творческих и иных удовольствий, но товарищи ученые вкалывали уже не киркой и пилой, а мозгом, менталитетом своим. Чтобы не загреметь обратно в зону, они старательно трудились своими лобными долями, правыми и левыми полушариями. Благодаря Лаврентию мы по сей день имеем какой-то научно-технический потенциал, так это называется. А всякие беломорканалы, на которых выжимали зэков, уже на две трети в труху превратились. Кстати, окажись Лаврентий на месте мудака лысого Никиты, то не добивал бы приусадебное хозяйство, а расширял бы его. Глядишь, и получше было бы сейчас с харчами по всей Руси Великой. Лаврентий хоть строго спрашивал, но умел позаботиться и простимулировать. Разве я не прав?

А включенная радиоточка вроде как поддакивает: «… животноводы народ беспокойный, всегда о чем-нибудь голова болит: племенных первотелок надо пестовать, раздаивать коров, приучать их к аппаратам машинного доения…»

Своей искренней тирадой дядька, конечно, подставился. Только раскручивать я его не собираюсь. Мне главное выяснить, куда и зачем он клонит.

– Извините, не специалист в ракетно-ядерных делах, товарищ полковник…

Я и в самом деле не ракетчик-ядерщик, а филолог. Таким стал на восточном факультете ЛГУ. Семитские языки - арабский, вроде бы никому не нужный иврит - пожалуйста, читаю, пишу, общаюсь. Священные писания - Коран и Тора в подлиннике - это мне доступно, как другим газета «Правда». Способен с криками «ах» восторгаться литературными жемчужинами «Аль-Муаллакат» и «Лейлой с Маджнуном». Конечно, до совершенства мне далеко, но для нынешней работенки вполне сойдет.

Когда поступал на факультет, конкурс был тридцать голов на место; девочки и природные семиты, естественно, отсеивались. Фима Гольденберг, который даже аккадскую клинопись разбирал и мог лопотать на трижды мертвом арамейской языке, не проскочил, в отличие от меня. А потом меня на соответствующую службу призвал Большой Дом. Сионисты, иудаисты, чересчур ретивые исламисты - вот каков профиль моей работы в Пятом Главном Управлении. По большому счету, тошнючие дела. Несерьезный, убогий противник.

Я, между прочим, еще в заочной аспирантуре околачиваюсь, где под руководством профессора Данишевского кропаю диссертацию о поэзии Ибн Зайдуна. Этот сочинитель был еще тот гусь в своем занюханном одиннадцатом веке, большой интриган и хитрюга, чем смахивал на людей из нашей «конторы». Зато, в отличие от наших товарищей Ибн Зайдун беспроблемно производил поэмы о своей любви к шикарной дамочке - дочери кордовского халифа аль-Валладе, тоже поэтессе. Особенно запоминается «Нуния», где всем стихам положен конец одной и той же замечательной буковкой «нун».

Давно бы завязал с аспирантурой, но «контора» хочет, чтобы я попас Данишевского. Вернее, остальных его аспирантов. Особенно тех, кто несмотря на заведомую неприязнь ВАКа, пристрастился к философской лирике бен-Гебироля или Ибн аль-Араби. Ведь такие клиенты явно залезли в болото мистики, которая чужда советскому виду разумности. А уж те, кто страдает интересом к Иегуде Галеви или, например, к Аггадам - тот уж точно сионист, если даже замаскировался под архирусской фамилией Кузькин. И дружки у него должны быть в ту же масть.

Кстати, лично я никакой тяги ко всяким «оккультизьмам» не испытываю и обхожу разные там «шмистики» стороной. Поскольку считаю, что если будешь изучать тот свет, станешь плохо жить на этом. И куда больше всяких философских виршей уважаю рифмы бродяг-бедуинов, что нахваливают себя, своего верблюда и свою бабу, которая почему-то у них обязательно похожа на какое-нибудь фруктовое дерево.

– …Вот если арабско-андалузскую поэзию обсудить, товарищ полковник, тут я шибко грамотный.

– А я, как ни странно, в поэзии - чайник…- Полковник сам, казалось, удивился, но затем продолжил свою тему. - Не знаю, как у вас там в Пятерке считается, но на мой взгляд, к советскому человеку, если он чего-то стоит, нужно подход искать.