Волок - [4]

При внимательном чтении блокнот Джемса оборачивается не просто словарем: сквозь слова здесь просвечивает реальность (взять хотя бы полонизм «bizabi», то есть «Bij! Zabij!»[7] — след, оставленный в наречии поморов нашими соотечественниками). Порядок хронологический, а не алфавитный, то есть Ричард Джемс записывал новые слова день за днем (иногда повторяя их впоследствии — с новым комментарием), по мере того как те появлялись из хаоса окружавшей его живой речи. Если читать блокнот подряд, выстраивается цепь событий и картин Года Господня: вот миновали крещенские морозы, «Иордань» на Двине, Масленица, Великий пост и Вербное воскресенье, разговины и пасхальный перезвон, и уже весенние воды подмывают сугробы, оживают ива, осина, ольха, пахари готовят сохи, а бабы — рассаду для огорода, вот закуковала кукушка, отгуляли ночь на Ивана Купалу и — пришла пора прощаться, мила моя сударыня…

На глазах у читателя рождается жанр: сперва Ричард Джемс ограничивается лишь английскими аналогами русских слов — один к одному, затем начинает делать более обширные пометы энциклопедического характера, зачастую на латыни (особенно когда речь идет о скабрезностях). Стиль этих записей весьма разнообразен, в зависимости от темы: то сух и по-научному точен, то сочен и образен, а порой ироничен и даже саркастичен — если дело касается обычаев или суждений, автору несимпатичных. Взять хотя бы слово «вера»: «…так называют и верование, и религию, а кроме того, и все нравы и обычаи, и, когда спросишь о том или другом, отвечают «вера наша» и «вера такова»: так мы привыкли». Или «схима»: «…особая суконная одежда с нашитым крестом, надеваемая на человека, опасно заболевшего. Такие одежды у них продаются на рынке. Тех, кто облекся в эту одежду, называют схимниками, и далее на латыни: «Я узнал это от человека, который обо всем этом дознался от одной девушки в схиме, поддавшейся ему гораздо легче, чем позволяла святость ее одежды. Кто облекается в схиму, те даже после монашеского пострига вторично подвергаются особому пострижению — крестообразному, с четырех сторон: ото лба к темени и от виска к виску. Они не снимают схимы никогда, — в ней живут и спят, в ней и умирают, в ней и погребаются». Или «канун»: «…так называются у них дни, предшествующие большим праздникам, как, например, Крещенью, когда они чаще молятся, едят только один хлеб, или едят один раз в день, а многие и ничего не едят весь день. В эти же дни многие получают право наварить себе хмельного, от которого они будут пьяными все праздники. В 1619 году от Рождества Христова на Крещенье они расчищают большой квадрат на льду, а посредине делают небольшую прорубь, над которой совершаются молитвы, песнопения и другие обряды со свечами, иконами, потом священник взламывает (корочку льда), и вода сразу подымается. В эту воду они в Колмограде погружали трижды с головой и ушами десятка два ребят, и потом каждый зачерпывал себе чашку воды, которую они хранят и т. д. Это место называют Иордань в подобие Крещения Христа. Когда мы спустились вниз взглянуть поближе после окончания торжества, один из священников подошел к нам и сказал, что такова же была и наша вера, хотя мы оставили это, но что она снова будет такою».

Так путевой словарь Джемса превратился в сборник своего рода кратких эссе, вырастающих из отдельных слов.

19 января

Сегодня мне исполнилось 45 лет… Когда я пишу, то ухожу в себя. Все глубже и глубже… Внешний мир перестает меня занимать, люди — волновать. Словно в доме, населенном духами, во мне живут мотивы и фабулы, фигуры, слепленные из жизни — точно из папье-маше, — факты, на вид правдивые, да вымыслы былого. Погруженный в себя, на грани аутизма, при помощи одного только алкоголя я способен вынырнуть и приблизиться к другим, заинтересоваться их миром.

* * *

Над Соловецким монастырем висит тяжелая темно-синяя туча, пурпуром окаймленная, будто большой синяк — под глазом Провидения.

Сегодня Крещение — праздник Крещения Господня, называемый также Богоявлением. Вчера утром на Святом озере, вдали от поселка, монастырские послушники вырубили «Иордань» — прорубь в виде православного креста. Из ледяных глыб соорудили алтарь и аналой. В прорубь опустили лестницу для тех, кому самостоятельно из воды не выбраться. Около полудня, после долгой литургии святого Василия, пошли процессией вокруг проруби и освятили воду в озере. Затем черпали ее и носили — в бутылках, в кастрюлях, в канистрах и ведрах, в бочках — до самого вечера. А из Архангельска за водой прилетел вертолет. Поговаривают, будто коммерсант Федотов собирается там ее в магазине продавать, в розлив.

В полночь на монастырском дворе собрались мужчины: монахи, послушники, путники и мужики из поселка — сосредоточенные, взволнованные. Выстроились процессией: во главе послушник с фонарем, за ним остальные — с хоругвями, иконами, инок Филипп с кадилом, наместник Иосиф с братией и все прочие. И двинулись, затянув: «Величаем Тя, Живодавче Христе, нас ради ныне плотию крестившегося от Иоанна в водах Иорданских».

Зазвонили колокола.

Тем временем мороз успел покрыть ледяной пленкой крест проруби. Тридцать градусов ниже нуля. Один из послушников разбил корку. Из проруби шел пар. После короткой молитвы все — поочередно, начиная с наместника Иосифа, — раздевались, обратившись лицом к западу (что, согласно Григорию Пал оме, символизирует очищение от греха), а затем к востоку (отрекаясь от Зла, чье обиталище находится на западе…), и прыгали в «Иордань», трижды погружаясь с головой (что Пал ома интерпретирует трояко: как память о трех днях пребывания Христа во гробе, поклонение Святой Троице и наше собственное воскресение — души, разума и тела). Затем одни сами выбирались на лед, других приходилось вытаскивать. Воздух жжет, точно пламя, и лед ступни шпарит. Пока донесешь полотенце до головы, она обрастает сосульками.