Володька-Освод - [2]
Рассеянный взгляд Сагина прошелся окрест и остановился на мутных, желтых струях Акдарьи.
Тяжелое тело реки едва шевелилось. Дальний берег терялся в туманной дымке. Косое вечернее солнце играло мокрыми бликами на молодых камышинах, кланяющихся ветерку. Неизведанная Володькой устойчивость жизни царила в извечном, природном равновесии. Что-то словно толкнуло Сагина под сердце. Володька ошеломленно уставился на воду.
— Да вот же оно! — выдохнулось само собой.
Акдарья кипела рыбой. Стоило постоять десяток минут на бережку, глядя на бескрайнюю светло-коричневую гладь, и сердце начинало дрожать налимьей печенкой, — то справа, то слева, то прямо перед глазами раздавался смачный, звонкий удар; аршинной величины сверкающие золотом чурбаки — знаменитые акдарьинские сазаны в дыме брызг вылетали из воды, неуклюже поворачивались в воздухе литыми сверкающими боками и гулко плюхались обратно. Звонкий хлопок разбегался по-над гладью реки, а уж рядом взмывал вверх другой золотистый красавец, и, казалось, этому не будет конца.
Дальнейшая судьба Сагина решилась в мгновение ока. Володька облегченно крякнул: видно, недаром с самого раннего, сопливого детства притягивали его воображение топкие, камышистые берега и широкие речные просторы. Не прокормиться у такой богатой природной копилки было дело немыслимое.
Володька выходил рано утром на мокрый бережок; мутно колыхалась перед ним бесконечная лента реки; перед самым первым лучом солнца начиналась жировка и тяжелые удары сазанов о воду.
Сагин прикидывал в уме: — Полпуда чурбак, да взять их, скажем, сотню, да мокрой травой переложив (минутное же дело нарезать куги да молодых камышей в этаких зарослях), да затарить в кузов бортового «ГАЗа», а там уже и дорожка известна — прямиком в горы, на рудник. Горняцкий поселок большой. Живет в нем никак не меньше тысяч пяти народу. Езды дотуда каких-нибудь четыре-пять часов, а расхватают, как бог свят, расхватают, народ-то все сплошь денежный, весь товар в полчаса. Трояк за штуку, да что там трояк — клади пятерку! Они ведь в своих подземельях не только что живого сазана, а и дохлой кильки месяцами не видят. За день рейсом бы и обернулся, — глядишь, к вечеру уже дома. Полсотни шоферу (ну, как край сто, коли шибко удалый попадется), а остальной навар — сотни три, четыре — вот он где! Кругом деньги, и в карманах, и в руках, и за пазухой — рубли, трешки, пятерки — ох!..
Володька обводил Акдарью дикими глазами. Вода подавалась и отступала под его взглядом.
— Жизнь наша, — хрипло выдыхал Володька, — один раз даденная!..
Через год у Сагина завелся «ИЖ» с коляской. Еще через год Володька взял участок земли и начал строить собственный дом.
На щелястом полу сараюшки-времянки тугими скатками капроновой бечевы громоздились стометровые бредни, на полках горбылевых стеллажей притаились еще не посаженные на парашютный, крепчайший шнур куклы новеньких сетей, около них лежали промысловые сети, уже подкрашенные в коричневый цвет въедливым акдарьинским илом. Сети Володька держал на всякую рыбью повадку и размер: были и тройники, и четверики, и шестерики, и восьмерики; с режаками и без; с пробковыми поплавками и с пенопластовыми; с грузилами свинцовыми и керамическими; пятидесяти-, сто-, двухсотметровой длины, связанные по Володькиному заказу местными мастерами и привезенные им из Астрахани (с осетровых стародавних промыслов, оскудевших ныне осетрами); сети купленные, краденые, выигранные в очко, на пари, оплаченные магарычом.
В заливчике Акдарьи рядом с камышовой мазанкой чуть покачивалась на желтой дарьинской волне новенькая моторка; и не просто лодка с мотором, какие были у любого Володькиного конкурента по фартовому сазаньему делу, не смоленая, кой-как сбитая из черных досок колода с тупо обрубленной кормой, нет, в заливчике дожидалась лихих ночных налетов на сазаньи ямы настоящая морская шлюпка, набранная из узеньких сосновых реек, натянутых внахлест, с перекрывом, одна поверх другой, на обводистые, дубовые шпангоуты.
Чертежи обладающей завидными мореходными качествами посудины, кем-то вырванные из журнала «Техника — молодежи», через третьи, а то, может, и пятые руки добрались до Володьки, чтобы обрести материальное воплощение в его промысловом баркасе.
Азиатское прожаристое солнце отложило бурые пятна загара по крутым Володькиным плечам, только лямки майки оставили белые полоски. Бурое соседствовало с красным, розовое с коричневым. Володька заматерел и раздался вширь. Загорелый лоб его прорезали глубокие морщины, искрами вспыхивала на солнце рыжая щетина щек и подбородка. Жизнь давалась Сагину, как норовистая девка, взятая нахрапом, помимо ее воли, — с мукой и неслыханной сладостью. Так и чувствовал он на своих обветренных губах тяжелый, кислый привкус чужой крови.
Женился Сагин так же быстро и нераздумчиво, как поступал всегда: удачливая случайность сама отыскала его и подарила прочное семейное счастье.
Шесть лет минуло с того воскресного дня, когда Володька стоял у входа на базар, соображая, не трахнуть ли по случаю выходного пару кружек пивка. Тут к нему подвалил знакомый по ночным рыбьим делам кореш. Разговор потек малым ручейком в направлении Акдарьи. Кореш набивался в промысловую компанию. Володька явно отнекивался.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Диван? Распилить надвое электропилой! Это выглядит креативно!Окна? Зашторить наглухо — ведь еще древний мудрец сказал: «Свет виден только во тьме!»Сломанная гитара и трехногий стул? Повесить на стену! Любая дрянь на стене — это произведение искусства!А что сделать с ВАННОЙ?А как поступить с ТЕЛЕВИЗОРОМ?Вы либо не хотите это знать, либо уже готовы принять ИСКУССТВО ПАНКШУЙ!Оформляйте свою квартиру в СУГУБО НОНКОНФОРМИСТСКОМ ДУХЕ!Простор воображения, полная свобода концепции, и НИ ЕДИНОГО ИСТРАЧЕННОГО ЦЕНТА!Ведь, как сказал еще один мудрец, — «Панк правит миром!».
Эта книга не только о фашистской оккупации территорий, но и об оккупации душ. В этом — новое. И старое. Вчерашнее и сегодняшнее. Вечное. В этом — новизна и своеобразие автора. Русские и цыгане. Немцы и евреи. Концлагерь и гетто. Немецкий угон в Африку. И цыганский побег. Мифы о любви и робкие ростки первого чувства, расцветающие во тьме фашистской камеры. И сердца, раздавленные сапогами расизма.
В основу положено современное переосмысление библейского сюжета о визите Иисуса к двум сёстрам – Марфе и Марии (Евангелие от Луки, 10:38–42), перенесённого в современное время и без участия Иисуса. Основная тема книги – долгий и мучительный путь обретения веры, отличие того, во что мы верим, от реального присутствия его в нашей жизни.
Каково быть дочкой самой богатой женщины в Чикаго 80-х, с детской открытостью расскажет Беттина. Шикарные вечеринки, брендовые платья и сомнительные методы воспитания – у ее взбалмошной матери имелись свои представления о том, чему учить дочь. А Беттина готова была осуществить любую материнскую идею (даже сняться голой на рождественской открытке), только бы заслужить ее любовь.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Страдание. Жизнь человеческая окутана им. Мы приходим в этот мир в страдании и в нем же покидаем его, часто так и не познав ни смысл собственного существования, ни Вселенную, в которой нам суждено было явиться на свет. Мы — слепые котята, которые тыкаются в грудь окружающего нас бытия в надежде прильнуть к заветному соску и хотя бы на мгновение почувствовать сладкое молоко жизни. Но если котята в итоге раскрывают слипшиеся веки, то нам не суждено этого сделать никогда. И большая удача, если кому-то из нас удается даже в таком суровом недружелюбном мире преодолеть и обрести себя на своем коротеньком промежутке существования.