Володька-Освод - [13]

Вот уже третий год пошел, как инспектор и Сагин старались друг друга в упор не замечать. Сталкиваясь нос к носу на воде, они отворачивались и разъезжались, усиленно созерцая противоположные берега реки.

Володька насторожился.

Моторка мягко причалила к осводовскому пирсу. Набежала и ласково лизнула берег пологая волна. Две темные фигуры легко выбрались на широкий дощатый настил и направились к Сагину. Своего смертельного доброжелателя инспектора Володька узнал сразу (он, он, милый, и морда, всем светом недовольная, его. Ишь скосоротился, так и стрижет по сторонам волчьими глазами), второй был Володьке незнаком.

Отстав на шаг от старого инспектора, упруго печатал ногу светловолосый молодой парень невысокого росточка с лейтенантскими шевронами на голубых погонах. Володька, заглядевшись на его молодецкую выправку, тоже невольно подтянул сытый живот. Впрочем, он тут же опомнился. Нашел перед кем в струнку тянуться. Такие ли люди отсюдова два часа назад отбыли! Еще неизвестно, кто перед кем замереть должен.

Инспектора подошли к Сагину и одновременно взяли под козырек. У Володьки отвисла челюсть. Что за чудо?

Старый его недруг, весь искривившись и пожелтев, как лимон, отрапортовал, упершись в Володьку невидящими глазами:

— Вот, значит, гражданин Освод, по долгу службы представляю вам нового инспектора рыбоохраны Байабадского участка товарища Никитина. Он теперь будет нести охрану браконьерства на реке и прилегающей местности.

Тут молодой инспектор дернул плечом и поправил старого:

— Охрану от браконьерства. От!..

Старый недоуменно повернулся к нему.

— Я и говорю. Прикорот делягам давать. — Он неловко потоптался на месте и добавил: — Чтоб, значит, порядок был. А то ведь чистый грабеж.

А выступивший вперед молодой лейтенант уж сам рапортовал Володьке, что зовут его Иваном Сергеевичем и что доверено ему государством важнейшее дело сохранения в целости и неприкосновенности двадцати пяти погонных километров великой азиатской реки.

Несколько ошалевший Володька наконец спохватился.

— Это за что ж мне такая честь? — ядовито спросил он. — Я вроде к вашим делам особого касания не имею. И как собираются защитники народного добра сберегать его от расхитителей, поврозь или вместе? — ехидно добавил Сагин, глянув в сторону старого инспектора. Тот чутко уловил издевку в Володькином вопросе.

— Сымают, сымают меня с должности, это ты правильно слыхал, — мрачно ответил он. — Стара, видно, кобыла стала, вся выносилась, пора и на живодерню. Только тебе с этого прок маленький. — И стирая веселую улыбку, заплескавшуюся в Володькиных глазах, с угрюмым напором продолжил, что, по его глубокому и давнему убеждению, первым и злейшим врагом Акдарьи является оборзевший от безнаказа Володька-Освод. — А врага, значит, надо знать в лицо, чтоб при случае не ошибиться, выцелить его, гадюку, в десятку! Вот потому и приехали, — злорадно закончил он.

Володька с ходу осек зарапортовавшегося доброжелателя.

— А не пойман, не вор! Такое слыхал? Языком молоть все горазды, но только говори, да не заговаривайся. Перед тобой не какой-нибудь бич, хухры-мухры, а начальник государственной спасательной службы. И за дурные слова да облыжные оговоры легко привлечь можно, по параллельной статье, — винтом ввернул Володька.

Новый инспектор, помаргивая белесыми ресницами, молча слушал пикировку старых знакомцев. И только под конец разговора, когда разгорячившийся от непросохшего хмеля Володька с легкой угрозой заявил, что на реке хозяин тот, кто и в городе хозяин, и что не мешало бы некоторым нешибко зубы показывать, чтоб не отлетели случаем вместе с головой, только тогда молчаливый молодой лейтенант уронил негромкое слово, горячим варом обжегшее разбежавшийся Володькин язык.

— Закон, — твердо выговаривая буквы, сказал он. — Закон во всей нашей стране хозяин, и на реке, и не на реке. — Лейтенант снова приложил пальцы к лакированному козырьку. — Приятно было познакомиться. Надеюсь, вы поняли, что закон нарушать нельзя. Не позволим. — Он легко повернулся на каблуках и так же четко, как и раньше, пошел, размеренно печатая шаг.

Володька проводил его насмешливым взглядом. Куга зеленая. Салага. Сазан-годовик. Уже такие молодые петушки начинают кукарекать. Сначала голос поставь, а потом и пой. Закон… Закон — тайга, товарищ младший генерал. Твой закон всю нынешнюю ночку на мои денежки гудел. Вот тебе и весь закон. Только пискни теперь кто на Сагина — вмиг рука с волосатой пятерней поднимет телефонную трубку и… Как бы тебе, молодой Иван, в самом скором времени не поехать охранять природные богатства в пустыню Каракум. Там ведь тоже, поди, есть что охранять, в песках-то этих. Володька рассмеялся. Старый инспектор схватил Сагина за тельняшку.

— Скалишься, Освод? — прошипел он в Володькино лицо. — А забыл, как в народе говорят, что, мол, хорошо тому смеяться, кто последним смеется?!

— Но, но. — Володька сбросил с тельняшки ухватистую ладонь. — Лапы-то прибери! Тебе сейчас свое горло беречь впору, а не чужое лапать. Руки у тебя нынче коротки. Понял?!

Инспектор из желтого стал зеленым.

— Думаешь, я не знаю, чего ты так осмелел? — сипло прошипел он. — Или не ведаю, с кем сегодня ночью гудел? Все знаю, все ведаю. Думаешь, шишек прикормил, припоил, девочек под их подстелил, и все? Твоя взяла? Ничего, на хитрую скважину ключ с винтом! Я с тобой не совладал, виноват, мой грех. Только не всегда тебе в меде купаться, времечко на дворе настало аховое, я горю, но и ты, Освод, придет день, запылаешь!