Вольный каменщик - [73]

Егор Егорович в недоумении опускается на своё место.

— Да, вы, — продолжает Ришар. — Когда я был в отпуске, вы изволили в чем-то не поладить с издателем «Забав Марианны» и убедили главную контору отказать ему в распространении его журнала.

— Это был порнографический листок!

— Очень возможно. Таких листков мы распространяем немало. Мосье Тэтэкин, я, конечно, не подозреваю вас в каком-нибудь, — как этот говорится? — заинтересованном пристрастии, хотя не совсем понимаю, почему именно на этот листок вы обратили особое внимание. Но, во всяком случае, это дало повод известному вам негодяю начать поход сначала против вас, а потом и против меня.

— Вы говорите вздор, Ришар!

— Святую истину, мосье Тэтэкин! И прибавлю, что вы уволены со службы по проискам этого мерзавца, именно как масон и как человек, на которого нельзя очень полагаться. И я вас предупреждал..

Все несчастье в том, что Егор Егорович снял шляпу. Теперь приходится сидеть с закрытыми глазами и слушать, как Ришар, узнав о кознях против его дорогого шефа, горячо отстаивал его интересы в главной конторе, как он сам хотел, из чувства солидарности, бросить службу в этом учреждении, где не умеют ценить людей, и как остался только для того, чтобы обличить негодяя и добиться возвращения на службу Егора Егоровича. Он ещё не добился этого, отчасти отвлечённый своими личными неприятностями, потому что может ли он хлопотать за другого, когда его собственная честь кем-то заподозрена, — но некоторые шаги он уже предпринял и мог бы надеяться на успех. Во всяком случае, он решил уволить из бюро бухгалтера, который совершенно обленился и никуда не годится; пускай бухгалтера переведут в другое бюро. Что касается процента иностранцев, то это сущий вздор и пустой предлог! Мосье Тэтэкин мог бы свободно вернуться в бюро, пока в качестве бухгалтера, а потом и заведующим, а он, Ришар, рад быть по-прежнему его помощником. Да, да! Выйдя из Братства, Анри Ришар умеет оставаться и братом и другом; его чувства хорошо известны старому сослуживцу. Что касается остальных «братьев», они убедятся в лживости доноса, когда узнают всю, но непременно всю, правду из уст русского брата, которого все так уважают. Он, Анри Ришар, презирает клевету и никого не боится. Он выше этого. Но конечно, он не хотел бы, чтобы гнусная клевета распространилась и между профанами и бросила тень на его доброе имя. Это может, например, донестись до главной конторы и повредить его служебной карьере, а кстати, и его хлопотам о возвращении на службу Егора Егоровича. Так что интересы их совпадают. Он сам был масоном и знает, что у масонов большие связи; к тому же сегодня побеждают они, завтра их место займут другие. Но не в одних личных интересах дело; главное — он ищет справедливости!

Голос Ришара полон искренности. Голос Ришара даже дрожит от волнения. Ришар не сдерживает голоса, тем более что здесь никого нет, а за перегородкой шумят весёлые посетители. Да не все ли равно? Пусть весь мир знает, что Анри Ришар честен и умеет честь свою защитить против кого угодно. Что касается бухгалтера, то он подкопил достаточно и стал дерзким. Главная контора всегда ценила работу мосье Тэтэкин… Он не скажет, что все это легко и просто, но устроить возможно, он в этом не сомневается.

Егор Егорович сидит, не подымая глаз. По его телу ползают шершавые гусеницы и липкие улитки. От получашки кофе его поташнивает. Теперь ему достоверно известно, как все это случилось; кажется, он был несколько наивным, но это неважно. А вот Анна Пахомовна гораздо догадливее, — хотя раньше она не только доверяла Ришару, а даже словно бы была с ним излишне приветлива. Но права она, а не Егор Егорович. И однако — как же теперь быть и как уйти? Во всяком случае, теперь уже нельзя проститься за руку, этого никак нельзя!

— Итак, что вы на это скажете?. — совершенно спокойным и деловым голосом спрашивает Анри Ришар — Не подумайте, что я предлагаю вам сделку, — и я не таков, и вы не таковы. Но, дорогой мосье Тэтэкин, должна же быть взаимопомощь у людей нашего круга!

Егор Егорович открывает глаза, встает, надевает, шляпу, берет палку и не знает, должен ли он, по крайней мере, вежливо раскланяться перед уходом. При всей кротости, его начинает трясти от возмущения. Нет, он не раскланяется!

Вероятно, Анри Ришар догадывается, потому что внезапно он меняет тон и пускает в спину уходящему ядовитое замечание:

— Только не просчитайтесь, mon eher monsieur, как просчитались с «Забавами Марианны»!

В первый раз в жизни достойный Егор Егорович бьет человека, палкой по голове. Он бьет его с ужасом и отчаянием, не в силах сдержаться и зная наверное, что сейчас сам будет лежать на земле растоптанным и, может быть, убитым. Он ударяет ещё и ещё раз, по пробору головы, по уху, по плечам, по пальцам, которыми этот человек хочет защититься. Он не понимает, почему же тот не кричит, не зовет на помощь, не защищается, не нападет сам? Все происходит в полном молчании — слышно только шлёпанье трости Егора Егоровича.

Так же внезапно он останавливается и смотрит. На лице Ришара крайний испуг и удивление; кажется, он даже не испытывает боли. От перепугу Ришар весь сжался и вдавился в спинку дивана и только глазами следит за концом палки. Удивлён и Егор Егорович, ожидавший другого; если вообще он мог чего-нибудь ожидать. Медленно пятясь, он отходит к двери и вдруг возвращается в новом припадке уже настоящей ярости. Его особенно раздражает, что Ришар оказался жалким трусом, — значит, и его, Егора Егоровича, решимость не явилась подвигом! На этот раз, подняв палку, он долго выискивает место, куда бы ударить больнее. Вот теперь он мог бы убить человека, этот кроткий вольный каменщик. Очевидно, видит это и Ришар, пригнувший голову до уровня стола, но не решающийся крикнуть.