Волны, в которых мы утонули - [83]
Я положила руки ему на лицо точно так же, как он мне, и прошептала слова, которые всегда хотела сказать первому мужчине, который любил меня всем сердцем:
– Земля вертится, потому что твое сердце бьется.
Мы засиделись за столом до поздней ночи, смеялись и плакали. Они заставляли меня произносить все существующие на свете слова. Мы позвонили по «Скайпу» Кельвину. Брат был в деловой поездке в Нью-Йорке, но когда увидел, что Брукс улыбается и что я говорю, он тоже заплакал. В тот вечер мама и папа часто одновременно начинали смеяться и плакать, но так и не поговорили. Хотя я видела, как дрожат их губы, замечала украдкой брошенные друг на друга взгляды. Было очевидно, что они все еще любят друг друга.
– Ну, – сказал папа около часа ночи. – Мне пора.
Он встал, и я посмотрела на маму, молча умоляя ее сказать что-нибудь, но она молчала. Она смотрела, как ее любимый снова уходит.
– Что это было? – спросила я у нее. – Ты должна пойти за ним!
– Что? Нет. Мы расстались. Мы оба именно там, где хотим быть, – сказала мама.
– Вот не надо врать! – прокричала Шерил. – Не надо! Мама, когда ты в последний раз была в душе?
Мама и впрямь задумалась, пытаясь вспомнить, когда в последний раз принимала душ.
– Я хожу в душ! – заявила она.
– Ага, – фыркнула Шерил. – И мороженое не ешь.
– Но твой отец счастлив. Кажется, он счастлив.
Я бросила на нее понимающий взгляд. Конечно, он не счастлив. Часть его сердца все еще билась у нее в груди. Как можно быть счастливым, если у тебя в груди недостает части души?
– Позвони ему.
Ее глаза наполнились слезами, и она натянуто улыбнулась мне.
– О нет. Нет, я не смогу. Я… – ее голос дрожал, а руки опустились на бедра. – Я даже не знаю, что сказать.
– Ты по нему скучаешь?
Она начала плакать, слезы катились по ее щекам.
– Безумно.
– Тогда скажи ему.
– Я не знаю как. Я не знаю, что сказать и как сказать.
Я подошла к ней и вытерла ее слезы.
– Собирайся, Брукс отвезет нас к папе. По дороге я помогу тебе придумать, что сказать. Можешь сесть спереди.
Она задрожала. Я прижала ее к себе. Когда мы подошли к прихожей, мама замерла.
– Я не могу.
– Ты можешь. Вот как мы поступим. Мы выйдем на улицу и пойдем к машине. Мы выйдем через парадную дверь и направимся к машине. Когда эти беспокойство и сомнения появятся у тебя в голове, ты все равно будешь идти, поняла? Даже если тебе будет страшно, ты будешь идти вперед. А когда сомнения станут громче, ты побежишь. Побежишь, мама. И ты будешь бежать, пока не окажешься в его объятьях.
– Почему ты помогаешь мне? Мэгги Мэй, я так ужасно вела себя по отношению к тебе. Все эти годы я ограждала тебя от жизни. Почему ты мне помогаешь? Почему ты такая великодушная?
Я прикусила нижнюю губу.
– Когда я была маленькой, одна женщина говорила мне, что члены семьи заботятся друг о друге несмотря ни на что, даже в трудные времена. Особенно в трудные времена.
Она сделала глубокий вдох.
– Тебе страшно? – спросила я.
– Да.
– Хорошо, – я кивнула. – Пойдем.
Как только мы добрались до машины и Брукс помог маме сесть на пассажирское сиденье, она сделала глубокий вдох.
– Спасибо тебе, Брукс, – сказала мама, слегка улыбнувшись ему.
– Не за что. – Брукс улыбнулся и взял маму за руку. – У вас сегодня все хорошо, миссис Райли?
Она дважды сжала его руку.
Тихий, но значимый ответ.
Да.
Когда мы подъехали к дому, где жил папа, я взяла маркерную доску и начала писать. Брукс припарковал машину, и я выскочила из нее с доской в руке. Мама вышла следом.
– Постой, Мэгги. Что мне ему сказать? – ее трясло от нервов и страха. Она боялась, что мужчина, которого она любит, разлюбил ее. – Я не знаю, что делать.
Я протянула ей доску. Она прочла то, что на ней было написано, и успокоилась. Ее накрыла волна умиротворения. Она коротко вздохнула и с облегчением выдохнула.
– Хорошо, – сказала она. – Ладно.
Она поднялась на крыльцо, набрала номер папиной квартиры и стала ждать, когда он спустится. Я забралась на пассажирское сиденье и захлопнула дверь. Брукс подался вперед, чтобы лучше видеть. Когда папа открыл дверь, я увидела ее: любовь, которой не нужны инструкции.
Он поднял очки на лоб и не произнес ни слова. И мама тоже. А потом она перевернула табличку, папа увидел, что на ней написано, и его глаза наполнились слезами. Он прижал кулак ко рту, и у него из глаз полились слезы. Он крепко обнял маму. Доска упала на землю, они обняли друг друга, прижимаясь друг к другу все крепче и крепче. Их тела слились воедино. А потом они поцеловались. Их поцелуй был беспорядочным и смешным, и грустным, и правильным. Таким правильным.
И если поцелуем можно было склеить разбитое сердце, я верила, что мои родители снова полюбят друг друга.
– Ух ты, – прошептал Брукс.
Да. Ух ты.
– Теперь, наверное, можно уезжать, – сказала я.
Отъезжая, Брукс спросил:
– А что было написано на доске?
Я еще раз взглянула на родителей. Они все еще стояли, обнявшись и раскачиваясь взад-вперед. Мои губы приоткрылись, и я улыбнулась их любви.
– «Потанцуй со мной».
Мы поехали домой, рассказали Шерил, как все прошло, и она выдохнула с облегчением.
– Хорошо. Хорошо.
Она поблагодарила меня за помощь. Мы с Бруксом поднялись в мою спальню и легли на кровать, свесив ноги.
