Волны, в которых мы утонули - [80]

– Конечно, только не издевайся над своим голосом. Ты говоришь так, будто выкуриваешь по пятьдесят пачек сигарет в день.

Она захихикала и толкнула меня локтем в плечо. Мы смеялись и разговаривали, как будто общение без маркерной доски было для нас обычным делом. Мы говорили безо всяких усилий. И честно, я был бы счастлив, если бы мог до конца своих дней просто слушать ее голос.

Когда солнце начало подниматься, она придвинулась ближе ко мне.

– У тебя сегодня все хорошо, Брукс? – прошептала она, и у меня по спине пробежали мурашки. Она задала вопрос, который я задавал ей почти каждый день на протяжении почти всей ее жизни.

Я дважды сжал ее руку.

Да.

И больше мы не говорили.

За пять минут до того, как она села на причал, я был совершенно потерян.

Пять минут спустя, сидя напротив нее, я начал вспоминать дорогу домой.

Мэгги тоже ворочалась по ночам. Не так часто, как раньше, но все же иногда ей бывало тяжело. Однажды, когда мы спали в одной постели, я проснулся, услышав, что ей снятся кошмары. Она что-то шептала себе под нос, ее тело было мокрым от пота. Я не стал будить ее, потому что знал: нет ничего хуже, чем вырваться из кошмаров прежде, чем они уйдут сами. Я ждал, когда она сама вернется ко мне.

Когда это произошло, она ахнула и открыла глаза. Я постарался ее успокоить. На мгновение ее руки метнулись к шее, но она сделала несколько глубоких вдохов, чтобы расслабиться. Похоже, с годами она стала лучше справляться с паникой.

– Все хорошо, – сказал я. – Я здесь.

Мэгги села и убрала волосы с лица.

– Насколько все плохо от одного до десяти? – спросил я.

– Восемь.

Я поцеловал ее в лоб.

– Я тебя разбудила? – спросила она.

– Нет.

Она улыбнулась.

– Врешь.

Она беспокойно поерзала на простынях и подтянула колени к груди. Я понимал, что часть ее сознания все еще осталась в кошмаре.

– Скажи, чего ты хочешь, – сказал я. – Скажи, что мне сделать.

– Просто обними меня, – ответила она и закрыла глаза.

Я придвинулся ближе и обнял ее, положив подбородок на ее макушку.

Я нежно поцеловал ее в лоб и собрал слезинки с ее глаз. Я чувствовал ее дыхание, и мои губы двинулись к ее рту. Закрыв глаза, я коснулся губами ее губ. Она потянулась навстречу. Ее дыхание стало моим, а мое – ее.

– Сегодня ночью с тобой все будет в порядке, – пообещал я ей. А если и нет, то будет к утру. В любом случае я не оставлю тебя в одиночестве.

Она прижалась своими губами к моим, а пальцы положила на мою грудь. Мой язык скользнул по ее нижней губе, прежде чем я нежно всосал ее.

– Мне тоже приснился кошмар, – сказал я ей. – Мне казалось, что я снова тону.

– Хочешь поговорить об этом? – прошептала она.

Я закрыл глаза и увидел воду. Я это чувствовал. Казалось, что это так реально, так холодно, так близко. Потом Мэгги поцеловала меня в губы и напомнила, что я не должен тонуть в одиночестве.

– Да, – ответил я.

– Расскажи мне, каково это было, – сказала она, ее голос был полон заботы. – Расскажи мне, каково было в воде.

– Я паниковал. Все случилось так быстро. Но мне казалось, что время будто замедлило свой ход. Когда я пытался снова забраться в лодку, у меня сердце ушло в пятки, – сказал я.

Ее губы переместились к шраму на моей шее, и она нежно поцеловала его, прежде чем двинуться вниз по моей лопатке.

– Когда лопасти ударили меня в первый раз, я был уверен, что это конец. Я знал, что умру. Звучит драматично, я понимаю…

Мэгги перебила меня:

– Не вижу в этом ничего драматичного.

– Теперь мне снятся кошмары, и кажется, что все это происходит снова. Я чувствую холодную воду. Чувствую, как лопасти винта вонзаются в мое тело, и я просыпаюсь, ожидая того, что увижу кровь. – Я вытянул руку, глядя на свою раненую кисть.

Ее губы скользнули вниз по моей левой руке, и я напрягся, когда она приблизилась к кисти.

– Каково это? – спросила она, целуя мое предплечье.

– До сих пор бывают фантомные боли. Такое ощущение, что кто-то очень сильно сжимает палец, одновременно поднося к нему паяльную лампу. Хотя это случается нечасто. Когда мне холодно, рука становится фиолетовой. Я ненавижу эти шрамы. Из-за них я не могу забыть, что произошло.

– У всех есть шрамы. У кого-то просто лучше получается их скрывать.

Я улыбнулся и поцеловал ее в лоб.

– Честно говоря, я думаю, что тревожность и воспоминания – это худшее.

Ее взгляд стал суровым.

– Да. Я понимаю, о чем ты. – Она села и прикусила нижнюю губу. – Ничего если я тоже поговорю о шрамах?

– Конечно.

Голос Мэгги звучал робко. Я видел, как ей было страшно рассказывать о том, что произошло в лесу много лет назад. Я знал, что ей будет тяжело, но она говорила даже несмотря на то, что ее голос дрожал.

– Ее звали Джулия. Иногда моя память пыталась убедить меня, что ее зовут Джули, но это было не так. Это точно была Джулия, – сказала она.

– Кто?

– Женщина, которая погибла в лесу.

Я тоже выпрямился, насторожившись.

– Ее звали Джулия, и она хотела уйти от мужа.

Она во всех подробностях рассказала мне, что произошло. Она рассказала мне, как он выглядел, каким был цвет волос Джулии, как она испугалась, как она кричала. Она вспомнила запахи, его прикосновения, его голос. Более двадцати лет Мэгги снова и снова переживала свой ужас, сохраняя в памяти каждое его мгновение. Она говорила, ее трясло, но она не останавливалась. Она продолжала рассказывать мне историю того дня, который изменил ее жизнь. Я слушал и чувствовал злость, страх, грусть. Даже представить не могу, каково это – пережить в детстве то, что довелось пережить ей. Даже представить не могу, каково это – смотреть, как кого-то убивают у тебя на глазах.