Вольная вода. Истории борьбы за свободу на Дону - [9]

Есть у образа Сухорукова и другая, темная сторона. На Кавказ он был отправлен сотником, но занят был не только служебной рутиной. Историк-вольнодумец обнаружил способности к предпринимательству, причем нередко довольно сомнительного свойства. О Сухорукове-коммерсанте известно благодаря воспоминаниям крестьянина Николая Шипова, которого судьба свела с опальным казаком в 1836 году. К этому времени имя Сухорукова было хорошо известно на Кавказе. Он получал доход с содержания почтовых станций, брал казенные подряды, спекулировал различными товарами. «Это был человек умный, ловкий, предприимчивый и пользовался большим уважением», — писал о Сухорукове Шипов. Последний помогал сотнику в коммерческих операциях за соответствующее вознаграждение. Мемуарист подробно описал следующий эпизод. Сухоруков получил из Тифлиса письмо от почт-инспектора с уведомлением о проведении торгов на право обслуживать почтовые станции «во всей Грузии». Сотник вызвал Шипова и велел немедленно отправляться в Тифлис для ложного участия в торгах. Шипов должен был блефовать, заявляя конкурентам, что у Сухорукова имеется достаточное количество лошадей и ямщиков для обеспечения бесперебойной работы почтовых сообщений. Предполагалось, что конкуренты, дабы не проиграть торги, предложат Шипову деньги в обмен на отказ от участия в аукционе. Сухоруков ориентировал своего порученца на сумму 10 тысяч рублей серебром. Это без малого годовое жалованье российского министра в середине XIX века. Шипова затерзала совесть, и он открыл замысел своего патрона тифлисскому почт-инспектору, а сам вернулся к Сухорукову ни с чем. Почтовый подряд получил купец Зубалов — любимец главы российской администрации на Кавказе барона Григория Розена, которого через год обвинят в многочисленных злоупотреблениях и заставят уйти в отставку. Сухоруков был крайне разочарован провалом миссии Шипова и в отместку обманом похитил у того документы и бриллиантовый перстень. Шипов подал жалобу властям. «Но после я каялся, что подал эту жалобу», — горько замечает автор воспоминаний. Пользуясь своим влиянием, Сухоруков отправил в заточение и самого Шипова, и его жену. Несчастному крестьянину пришлось томиться в неволе почти два года.

Сухоруков закончил службу в 1839 году и последние годы жизни провел в Новочеркасске.

Неправильная тема

После Гражданской войны, в 1920–1930-х годах, советские историки воевали с казачеством на страницах своих сочинений. «Разрушение легенды о казачестве», «Крах казачества как системы колониальной политики» — некоторые примеры таких научных трудов. Казаков объявляли приспешниками темных сил, врагами народно-освободительного движения. Тогда много писали о казаках-кондотьерах, продавшихся дворянско-помещичьим эксплуататорам и колонизаторам. Рассматривая происхождение казачества, историки подбирали слова схожего тона и смысла. Историк-революционер и ветеран Гражданской войны Николай Янчевский полагал, что казаки были чем-то вроде «морских пиратов и торговцев разбойничьего типа эпохи первоначального накопления капитала». Похожие оценки казачеству давались и в популярной литературе. Первым советским учебником истории стала книга Михаила Покровского «Русская история в самом сжатом очерке». Сочинение выдержало 10 изданий и являлось народным навигатором в области отечественной истории на протяжении 1920–1930-х годов. Покровский описал казаков как социальных эгоистов, которым чужды благородные устремления, но близки шкурнические интересы: «Все эти люди (казаки. — А. У.), хотя и ушли из-под Москвы от тяжелой неволи, ни о чем так не мечтали, как о том, чтобы вернуться на старое пепелище, но вернуться конечно не в виде беглых крепостных, а в виде свободных людей, которые не только не ходили бы на барщину и не платили налогов, но может быть засели бы в боярскую усадьбу и сами сделались помещиками. Такие мечты в особенности носились в умах тех наиболее счастливых из переселенцев, которые успели на новых местах обзавестись каким-нибудь хозяйством и уже конечно не желали променять своей относительно сытой и счастливой доли на жизнь простого крестьянина подмосковной деревни».

С конца 1930-х годов начинается медленная реабилитация истории казачества. Это было связано со своеобразной национализацией истории в сталинскую эпоху. Интернациональный классовый подход уступает место новому советскому патриотизму. Все чаще в казаках стали видеть крестьян-нонконформистов, которые бежали на Дон и вели отчаянную борьбу против феодалов. Образ казака XVI–XVII веков сливался с угнетенной крестьянской массой, а выступления с участием казаков назывались крестьянскими войнами.

Прорывом в исследовании донского казачества стали работы профессора Ростовского государственного университета Александра Пронштейна, в которых автор представил подробную социальную историю пограничного общества в его развитии и взаимодействии с российской властью. В книге «Земля Донская в XVIII веке» Пронштейн отметил, что бежавшие на Дон крестьяне хотя и освобождались от власти помещика, но вместе с тем обрекали себя на тяжелые испытания. Жизнь на юго-восточной окраине Российского государства была крайне опасна: природные катаклизмы, набеги кочевников. Именно этим можно объяснить малочисленность донского казачества в XVI–XVII веках.