Вольная Русь - [98]

Для профилактики наглотавшись с вечера лекарств, спал Москаль-чародей хорошо. Вроде бы снилось что-то, но не запомнилось, в поту просыпаться не пришлось. Уже утром к выходу на режим активности начал подталкивать хозяина мочевой пузырь. Однако, вымотанный вчерашними хлопотами и треволнениями организм требовал продолжения отдыха, небезосновательно подозревая, что стоит только встать для отлива, как найдётся тут же масса дел и забот препятствующих возвращению ко сну. В результате этого противоборства завис между сном и бодрствованием в дремоте.

Органы чувств уже реагировали на окружающий мир. Слышался плеск волн, чувствовался кожей лица влажный, с характерным запахом, ветер с моря. Мышцы протестовали против слишком долгого лежания в сетке гамака. Мысли лениво и медленно текли, то затухая совсем — при обвале в сон, то активизируясь от вредительской деятельности мочевого пузыря.

Вероятно, именно сочетание гамака и моря подвигло мозг попаданца посчитать, что он находится на пикнике с приятелями в двадцать первом веке, тем более что изредка обоняние доносило запах нефтепродуктов (заливать нефтью поле боя начали ещё вчера). Поэтому долг его не звал продолжить труды праведные. Ведь если просыпаешься на морском берегу, то значит, что находишься на отдыхе, можно поваляться в приятном безделье.

Вышибли из приятной дремоты Аркадия вороны, в огромном числе прилетевшие с восходом солнца и разкаркавшиеся от возмущения, что им не дают продолжить вчерашнее пиршество.

«Блин горелый! Откуда на побережье вороны? Здесь же всегда чайки доминировали, птицы более крупные, сильные и наглые[24]. Вот чёртовы динозавры[25]! И чего они с остальными сородичами не вымерли?»

Частые ружейные выстрелы в сочетании с резким усилением птичьих воплей окончательно похоронили надежды на продолжение сна. А вид Стамбула без Босфорского моста и небоскрёбов, огромная стая падальщиков (вороны среди них были просто наиболее громкоголосы), высоко кружащая невдалеке из-за стрельбы по ней из дробовиков, помогли осознать время и место происходящего. Во избежание переноса заражённых блох пернатыми, Москаль-чародей вчера сам приказал отгонять потребителей мертвечины с поля боя.

Опустив ноги на землю, он посидел некоторое время в гамаке.

«И чего это мне померещилось, что я в двадцать первом веке? Давно такого не было, прижился ведь здесь. Если честно, то и не хотел бы возвращаться. Здесь я нужен целой стране, а там… как дерьмо в проруби плавал. И самому зябко и людей не радовал. Не вспоминая уже о семье, которой там у меня так и не сложилось, фактически. Хотя Мария детей и без меня уже поднимет, только расставаться с ними совсем не тянет, и пожить именно здесь хочется. Но предаваться размышлениям на постороннюю тему некогда, важных дел напланировано — лопатой не разгребёшь».

К воротам, на очередной тур переговоров шёл с ожиданием неприятностей. Просто чуял самым чувствительным местом их неизбежность. И они, неприятности, не заставили себя ждать, пусть не глобальные, но бьющие по сердцу. Уже при завершении обговаривания подробностей первого рейса Золотой Рог-Анатолийский берег Босфора, из толпы сзади турецких переговорщиков выбежала молодая женщина с ребёнком двух-трёх лет. Аркадий невольно обратил внимание на её кажущиеся неправдоподобно огромными карие глаза, шатенистую прядь волос, выбившуюся из-под чачвана, русые кудряшки на головке ребёнка. Проскользнув мимо не ожидавших этого делегатов, она бросилась прямо к Москалю-чародею с криком:

— Панове казаки, спасить мого сына!

Однако преодолеть несколько метров, разделявших переговорщиков ей не судилось. Несколько раз бахнули револьверы, мгновенно выхваченные охранниками Москаля-чародея, уже мёртвая женщина упала на спину, не выпустив из рук трупик милосердно пристреленного сразу после матери мальчика, самого дорогого для неё существа во вселенной. На лице бедолаги навсегда застыло желание спасти родную кровиночку, видимо, смерть была мгновенной.

Приказ о недопущении тесных контактов потенциальных разносчиков страшной болезни с любым из членов казацкой делегации был выполнен, невзирая на пол и возраст нарушителей.

В толпе стамбульцев раздались возмущённые крики, однако воины оджака и муллы быстро навели там порядок. По большому счёту, никого, кроме убитых, продолжение их жизни или смерть не интересовали. Шансов на самостоятельное выживание у этой пары не имелось. Пройти сотни вёрст под беспощадным анатолийским летним солнцем — не для истаявшей от голода женщины задача, да ещё с малолетним ребёнком в руках. А против предложенного Москалём-чародеем (гуманизм и шкурные интересы в одном флаконе) устраивания рядом с городом лагеря, для добровольно идущих в казацкое рабство в связи с нехваткой сил на длинную дорогу, поначалу однозначно и категорично возражали гиреевские переговорщики. Недели через две, после многочисленных смертей горожан в самом начале пути, карантинный лагерь таки был построен и спас жизни более чем двух десятков тысяч стамбульцев.

Аркадий потом не раз вспоминал этот эпизод. Одно дело — статистика, с сотнями тысяч смертей и совсем другое — гибель на твоих глазах существа, взывающего к тебе о помощи. Он пришёл к выводу, что, судя по дорогой одежде, ставшая женой не последнего в Стамбуле человека и, возможно, нашедшая своё женское счастье бывшая пленница потеряла супруга и защитника незадолго до своей смерти. Как бы, не в той самой ночной битве, или в результате эпидемии. Поняв, что преодолеть длинную дорогу с пацаном в руках, ей не по силам, она и решилась рискнуть, обратиться за помощью к бывшим одноплеменникам. Жалко несчастную, ни в чём не виноватую женщину было до слёз, но как ни крутил в голове попаданец ситуацию, другого, не фатального для женщины с сыном выхода не нашёл.