Волна - [43]
Вик и Малли любили истории про то, как дедушка водил грузовик, а папа ездил с ним, когда был маленький. За обедом Стив расписывал, как спал на подвесной койке в кузове грузовика и как делал уроки, проезжая по длинным тоннелям в итальянских Альпах. Вика очень впечатлило, что папа даже помогал дедушке разгружать огромные контейнеры. Малли не мог поверить, что иногда там были только помидоры — штабеля ящиков с помидорами. Он считал, что столько помидоров не бывает. «Все вы врете», — упрекал Малли.
Эти разговоры неизменно заканчивались нытьем Вика: ему страшно не нравилась профессия отца. С его точки зрения, Стив сделал крайне неудачный выбор. «Ну почему ты не мог стать дальнобойщиком? Что такое “экономист”? Это ску-у-учно! Вон у Чарли папа полицейский. Это даже лучше, чем дальнобойщик, да? Правда?» — Вик переставал ворчать, когда я приносила десерт. Осенью я часто пекла шарлотку с яблоками и черникой. Две яблони в нашем саду плодоносили как сумасшедшие. Чернику мы собирали, гуляя по лесу. Стив учил мальчиков рвать только те гроздья, что висят на самой верхушке куста. «На нижние ветки писают собаки», — объяснял он, чем вызывал у сыновей бурный приступ веселья. Потом, в духовке, эти правильно собранные ягоды лопались и оставляли на бисквите ярко-фиолетовые подтеки.
Лучше всех в нашем доме готовила няня Мейли. Впрочем, она была не просто няней, а верным другом семьи. И вечно баловала нас кулинарными шедеврами. Няня пекла черничные маффины на топленом масле и сдобные булочки с кокосовой стружкой и пальмовым сиропом. По вечерам, приходя с работы, мы со Стивом жадно вдыхали аромат карри с тунцом, щедро приправленного специями и сушеными плодами кисло-сладкой гарцинии, или гораки, как ее называют на Шри-Ланке. Карри булькало на огне в глиняном горшочке, а на соседней конфорке варилась домашняя рисовая лапша.
Стив любил готовить блюда из морепродуктов. В Лондоне мы покупали свежих лобстеров в супермаркете Wing Yip на Северной окружной дороге. Я старалась не смотреть, когда продавец вылавливал из аквариума парочку живых лобстеров, убивал их, рубил на куски и надламывал клешни. Вечером на кухне эти куски лобстера тушились с черной фасолью, имбирем, луком-шалотом и молотым красным перцем. Если клешни были как следует разломаны, соус просачивался внутрь и пропитывал нежнейшее мясо. Стив помогал сыновьям разделать лобстера палочками. Я рассказывала, что, когда была в их возрасте, мои родители часто покупали на рынке в Коломбо целый мешок живых крабов и на обед у нас подавалось крабовое карри — очень, очень острое. А перед обедом взрослые всегда пили кокосовый пунш. У него был мерзкий, какой-то рвотный запах, и мы с кузиной Наташей убегали на террасу и ревели там, потому что нас тошнило. Наши мучения вызывали у мальчиков злорадные ухмылки.
В поисках свежей рыбы мы со Стивом иногда вставали до рассвета и направлялись на рынок в Биллингсгейт. Друзья считали нас ненормальными — надо же, вскакивать в четыре часа утра. Да еще заставлять няню ночевать у нас дома, чтобы можно было спозаранок оставить на нее детей. «А что, нельзя просто сходить в магазин?» — удивлялись они. Им была неведома магия больших рыбных рынков.
Мы со Стивом упивались этими походами. Свежим, бодрящим утром так хорошо бродить по торговым рядам, прихлебывая из пластмассового стаканчика кофе, по вкусу похожий на слабенький чай. Мы подолгу любовались девонширскими крабами в блестящих лиловых панцирях и золотистыми солнечниками с серьезными, недовольными мордами и длинными острыми шипами на спинных плавниках. Выискивали лещей с самыми прозрачными глазами и упругими тушками и самые толстые хвосты удильщиков. Ящиками скупали кальмаров, брали целых каракатиц в сверкающей розоватой мантии, а еще тунца и даже рыбу-меч. Когда мы приходили домой, Стив начинал подлизываться к Мейли в надежде, что она почистит кальмаров. Няня возмущенно фыркала. Если ему достало ума в несусветную рань притащить кучу рыбы, чтобы провонял весь дом, пусть сам ее и чистит. Так что Стив, по локоть в слизи головоногих моллюсков, в очередной раз отложив отчет для Министерства труда и пенсий, заступал на рабочее место у кухонной мойки.
Мальчиков очень интересовали подробности наших утренних вылазок: «А правда, вы видели целую рыбу-меч? Прямо вместе с мечом?» Как-то я рассказала им, что в детстве, на Шри-Ланке, у меня был рыбий меч — настоящий, с шипами на конце. Я держала его у себя в комнате, на книжной полке.
Этот меч появился, когда мне было лет двенадцать или тринадцать. Мы ездили на каникулы в «Вилпатту» — национальный парк на северо-западе Шри-Ланки. После долгой ухабистой дороги мы остановились в рыбацкой хижине где-то в джунглях. Мои родители и дяди с тетями, как всегда, отправились на поиски крабов и лобстеров. На берегу лежал разбитый катамаран, а сверху на нем — тот самый меч. Я с интересом его разглядывала, когда подошел очень симпатичный молодой рыбак и предложил забрать меч себе, раз он мне так понравился. Но едва я начала получать удовольствие от очередного, как мне казалось, ненужного похода за крабами, как появился мой дядя Бала и спросил у юноши, не хочет ли он на мне жениться. Дядя весьма цветисто расхвалил меня, не забыв упомянуть, что я учусь лучше всех в классе. Бедный мальчик засмущался и сбежал, но кто-то из моей родни все же успел его сфотографировать — голого по пояс, в желто-голубом саронге; на шее — акулий зуб на черной веревочке. Много лет спустя я нашла этот снимок в одной из книг, которые взяла с собой, отправляясь в Кембридж (девочки-невесты из меня так и не вышло). Фотография до сих пор лежит где-то в нашем лондонском доме. Однажды я показала ее мальчикам.
