Волкогоновский Ленин (критический анализ книги Д. Волкогонова “Ленин”) - [29]

Но с этим-то соборным храмом и связано “ЧП”, о кото­ром узнала вся страна. В воскресенье 12 марта здесь со­стоялось собрание верующих, которое избрало представи­телей, но кучка несогласных (из 17 человек) встречает ко­миссию бранью, раздает им “тычки и удары”, избивает лиц, протестующих против хулиганства. Желая избежать столкновения, комиссия отложила работу до среды 15 мар­та, но и на этот раз ее встретила у храма хулиганствую­щая толпа с угрозами. В подъехавших 6 конных милицио­неров полетели камни, поленья. Набатный звон, продол­жавшийся полтора часа, собрал на площадь “все годные для погрома силы и массу любопытных”.

Для наведения порядка прибыли полурота 146 пехот­ного полка, а также два автомобиля с пулеметами. Но тол­па окружила красноармейцев, пытаясь их разоружить, раз­дались по ним револьверные выстрелы. “Имея перед со­бой много случайных лиц,— сообщалось в “Известиях”,— любопытных, женщин и детей, красноармейцы по команде начальника стреляют в воздух и затем пробиваются из толпы, подвергаясь насилию со стороны черносотенцев, от­тираются толпою и подвергаются жестоким избиениям... После первых выстрелов со стороны войск толпа разбега- ется...”. На площади остались 4 трупа. Раненых и ушиб­ленных оказалось 10 человек — все “раны легкие, с за­стрявшими в мягких частях пулями, от рикошета из ре­вольвера. Из револьверов стреляли черносотенцы из толпы”. Вечером того же дня представители верующих сда­ли в уездный исполком 3,5 пуда серебра, а через неделю комиссия, вместе с пятью представителями верующих, по­лучила в соборе еще около 10 пудов ценностей, из которых серебро осталось в уездном финотделе, а “драгоценные кам­ни, жемчужные ризы и т. д.” — отправлены в Госхран.

Как же реагировал Владимир Ильич на события в Шуе? Фантазия Волкогонова рождает такую картину: “Ленин пришел в сильное возбуждение. Обычно он умел держать себя в руках. Теперь же он, по имеющимся данным (ка­ким? — Ж. Т.), метал громы и молнии, но затем успокоил­ся. Он понял, что получил великолепный повод покончить одним ударом с этой “камарильей”. Кто-кто, а Дмитрий Антонович знает, что поводов и раньше имелось немало, ибо клерикалы предавали анафеме Советскую власть, осу­ждали заключение Брестского мира, поддерживали бело­гвардейские мятежи и т. п. Ведает автор книги о Троцком, что Всероссийскую комиссию по учету драгоценностей с 1921 года возглавлял никто иной, как его герой, Лев Давы­дович, который и представил 9 февраля 1922 года во ВЦИК предложения об изъятии ценностей из культовых зданий для помощи голодающим. А в середине марта он внес в Политбюро партии план решительных действий по пре­творению декрета ВЦИК в жизнь.

Владимир Ильич, в связи с ухудшением своего здоро­вья, с б марта отдыхал в подмосковном селе Корзинкине. В письме Е. С. Варге от 9 марта он с горечью сообщал: “Я болен. Совершенно не в состоянии взять на себя какую- либо работу” (ПСС, т. 54, с. 203). Но за обстановкой в стра­не, которая из-за голода и вылазок контрреволюционеров оставалась тревожной, он следил внимательно. Знал и о послании патриарха Тихона, и о подготовляющемся чер­носотенцами в Питере сопротивлении декрету ВЦИК и, не без влияния Троцкого, расценил события в Шуе как пре­людию к столкновению вокруг церковных ценностей во все­российском масштабе.

Вот, в такой обстановке, в канун намеченного на 20 марта обсуждения в Политбюро событий в Шуе, родился доку­мент, который “демократы*’ называют “страшным пись­мом Ленина”. Как это ни странно, но оно, с благословения М. С. Горбачева и А. Н. Яковлева, было опубликовано в момент празднования 120-й годовщины со дня рождения Ленина в апрельской книжке “Известий ЦК КПСС” за 1990 год. Строго говоря, это не “письмо” и не “наброски письма”, как пишет Волкогонов, а телефонограмма на имя В. М. Молотова за подписью “Ленин”, которую приняла по телефону и отпечатала на пишущей машинке дежурная секретарша М. Володичева. Ни оригинала, ни черновиков этого текста никто не видел и В. Дьячков (“Советская Рос­сия”, 1992, 1 октября) даже предположил, что этот маши­нописный текст — фальшивка.

Но пока будем считать, что это — документ. В нем, действительно, есть места, которые можно расценить как проявления беспощадной решительности главы правитель­ства в противоборстве с противниками Советской власти. Суть его предложения по событиям в Шуе сводилась к посылке туда представителей ВЦИК для расследования, а затем и ареста “нескольких десятков представителей ме­стного духовенства, местного мещанства и местной бур­жуазии по подозрению в прямом или косвенном участии в деле насильственного сопротивления декрету ВЦИК об изъ­ятии церковных ценностей”: Судебный же процесс “про­тив Шуйских мятежников, сопротивляющихся помощи го­лодающим”, должен закончиться “расстрелом очень боль­шого числа самых влиятельных и опасных черносотенцев г. Шуи , а по возможности, также и не только этого города, а и Москвы и нескольких других духовных центров”.

В конце телефонограммы автор поручил В. Молотову разослать эти соображения “членам Политбюро вкруговую сегодня же (не снимая копий) и просить их вернуть секре­тарю тотчас же по прочтении с краткой заметкой относи­тельно того, согласен ли с основою каждый член Политбю­ро или письмо возбуждает какие-нибудь разногласия”.