Волки в погонах - [16]

Громов затянулся дымом, выпустил его тугой струей через ноздри и заявил:

– Для начала думаю хорошенько разворошить весь этот петушатник.

– Что-что? – Власову пришлось поправить на переносице дужку очков, которые перекосились от неожиданности. – Шороху в Думе собираешься навести, что ли? Остынь, майор. Это лишнее.

– Разве я Думу имел в виду? – Громов притворился удивленным. – Я намереваюсь связями Эдички Виноградова заняться. Здесь, – он ткнул пальцем в желтую целлулоидную папочку, лежащую перед ним на столе, – говорится, что молодой человек не только рядом с политиками и поп-звездами задком отирался, но и с журналистской братией.

– Думаешь, эта публика могла пойти на убийство? – быстро спросил Власов.

– Запросто. Некоторые из них законченные подонки. Я журналистов имею в виду, – уточнил Громов.

– А почему не политиков или поп-звезд?

– Всякие гнилые сенсации с душком не по их части. Эти все больше самостоятельно свой кусок урывают, каждый на свой лад. А СМИ вокруг них кормятся. – Погасив вторую сигарету, Громов проворчал: – Передача «Мир дикой природы». Там частенько подобные сценки показывают.

Власов вспомнил, как недавно смотрел с внуком документальный фильм о стервятниках, но вслух сравнение не привел. Громов мог подразумевать совсем других хищников, без перьев. Например, гиен или шакалов.

– Наши аналитики тоже отдают предпочтение этой версии, – сказал Власов. – Сейчас для тебя готовят сведения по знакомым Эдички. Все, что удастся накопать, через час будет в твоем распоряжении. Считай, тут тебе повезло.

– М-м? – Громов недоверчиво поднял брови: не ослышался ли он?

– Повезло, повезло, – подтвердил Власов. – Такая яркая личность, как Эдичка, давно у нас под колпаком, а значит, и связи его прослеживаются довольно четко. Это тебе не какой-нибудь сантехник Потапов, майор.

– Очень жаль, – вздохнул Громов. – Наверняка у любого сантехника биография чище и светлее, чем у этого танцора.

Власов промолчал, давая этим понять, что разговор закончен.

* * *

Секретарь Светлана Копейкина восседала в приемной Власова с таким видом, словно в любой момент готова была вскочить и вытянуться по стойке «смирно». Младший лейтенант до мозга костей, хотя и в юбке. Громов никогда не упускал повода бросить ей приятное словцо – уж слишком скованно держалась девушка. Гораздо приятнее было видеть ее улыбающейся, чем напряженной и немигающей, будто она каждое мгновение была готова к тому, что ее сфотографируют для служебного удостоверения.

– Как жизнь, Светик? – спросил Громов, остановившись возле ее стола.

Все на нем содержалось в идеальном порядке. Ни рассыпанных скрепок, ни чашек из-под кофе, ни посторонних безделушек, без которых трудно представить себе детей и женщин.

– Спасибо, нормально, – откликнулась Копейкина. Она отличалась от тысяч других секретарш то ли чересчур бледной помадой, то ли необычайно яркими от природы губами. Пока не поцелуешь, не разберешь.

– Ты имеешь в виду любовный фронт или невидимый?

– Невидимый? – Копейкина все же не удержалась, захлопала своими ресницами. Казалось, странички на столе перед ней сейчас зашевелятся от легкого ветерка.

– Ты разве не знаешь, что в народе нас зовут бойцами невидимого фронта? – удивился Громов.

– Теперь знаю. – Глаза Копейкиной перестали моргать и опять сделались неподвижными, как на снимке.

Громов улыбнулся:

– Знаешь, ты очень симпатичная невидимка, Светик. Самая симпатичная из всех, кого я знаю.

– Вы шутите?

– Я абсолютно серьезен. Хотя это непросто в присутствии такой очаровательной девушки.

– Девушка как девушка. – Копейкина безуспешно попыталась нахмуриться. – Самая обыкновенная.

– Это кто же тебе такую глупость внушил, Светик? Если бы все девушки были похожи на тебя, на земле ни одного мужика не осталось бы.

– Почему?

– Перестреляли бы друг друга на дуэлях к чертовой матери! В лучшем случае вымерли бы от мук неразделенной любви.

В этот момент зазвонил телефон, избавляя Копейкину от необходимости поддерживать смущающий ее разговор. Потянувшись за трубкой, она дважды промахнулась, прежде чем ухватила ее пальчиками с коротко остриженными ногтями. Флирт в приемной начальника отдела ФСБ казался не более уместным, чем в чистилище или даже в самой преисподней. Сознание того, что она принимает шутливые заигрывания сероглазого майора прямо на своем ответственном посту, заставляло дисциплинированную секретаршу ощущать себя чуть ли не изменницей Родины. Ее изящные ушки, выглядывающие из-под волос, заалели, как маки. Сама Копейкина вроде бы была решительно настроена против всяческих вольностей в рабочее время, но эти предательски торчащие ушки выдавали ее желание выслушивать комплименты каждый день, с утра до вечера, желательно даже ночи напролет.

Громов не удержался от улыбки, но решил не усугублять и без того затруднительное положение девушки. Бросив последний взгляд на разрумянившуюся Копейкину, беседующую по телефону даже более деловитым тоном, чем обычно, Громов развернулся и вышел в коридор, который почему-то ассоциировался у него с пустой станцией метро.

Здесь всегда ощущалось какое-то давление, словно не высоко над поверхностью земли находишься, а в самых недрах. Вроде бы светло, чисто, просторно. Но все тут держатся настороженно, хотя и стараются не подавать виду. Будто ждут, что вот-вот взвоет тревожная сирена. Привыкнуть к этому состоянию Громову не удалось за те несколько месяцев, что он провел на Лубянке, и он очень сомневался в том, что будет чувствовать себя здесь иначе и через многие годы. Каждая сила заключает в себе скрытую угрозу. Любая мощь заставляет относиться к себе с уважением даже тех, кто ею повелевает. Когда идешь по длинному коридору Главного Управления ФСБ, эта истина кажется тебе бесспорной.