Волки Одина - [13]

– Никогда так высоко от земли не забирался, – бросил я Пенде, разглядывая жилища и темные закоулки внизу.

Где-то непрестанно лаяла собака, но в остальном все было тихо. Слишком тихо. С юга доносился низкий рокот моря, которое скрывали темнота и поросший подлеском холм.

– Здесь как-то ближе к богу, – сказал Пенда серьезно.

– К которому? – спросил я, подавив усмешку.

Непривычно было слышать от него такие слова.

– Чертовы язычники, – проворчал он. – Не хотел бы я здесь оказаться, выпив бурдюк Брамова меда. И так голова кругом идет из-за странной вони…

После едкого запаха в зале воздух наверху казался прохладным и чистым. Пенда велел мне знаками, чтобы я шел по мостку в одну сторону, а он пойдет в другую, и встретимся мы на другой стороне. Я осторожно начал свой путь, вглядываясь в ночь и думая о том, что уэссексец сказал о боге.

– Вроде все-таки церковь, – предположил я, когда мы встретились на западной стороне крыши. – Может, люди тут не кресту поклоняются? Клянусь Фригг, они не похожи на христиан. Значит, и церковь у них другая. Что, вправду чувствуешь, что твой бог рядом?

Когда я это спросил, по спине у меня пробежал холодок, потому что бог Пенды и мой бог были врагами.

Все время пока мы шли обратно на северо-восточную сторону, уэссексец задумчиво скреб шрам на лице, а дойдя до места, покачал головой и повернулся ко мне.

– В церкви было бы что-то такое, что стоит защищать. Нет, это не церковь. Отсюда хорошо наблюдать, не идут ли враги, – признал он, одобрительно похлопывая по деревянным перилам.

– Нас-то они не увидели, – возразил я, снова зачехляя меч.

– Зато мы их увидим, – усмехнулся он.

Мы поставили трех датчан дозорными на мостках и, разбившись по двое, принялись прочесывать дома в поисках ценностей. Жители деревни скрылись, пока их защитники сражались с нами в тени огромного дома. Пенда сказал, они вполне могли сделать вид, будто защищают сокровища, чтобы отвлечь нас от убегавших, и, по правде говоря, я был этому рад, потому что знал, что датчане сделали бы с теми, кто им попался.

– Ты что же, думаешь, эти нехристи оставили бы сокровища лежать на виду? – спросил Пенда, вытаскивая побрякивающий мешочек из-под детской колыбели.

Он развязал тесьму, и на ладонь ему посыпалось серебро.

– Попомни мои слова, этот вонючий дохляк Рольф со своими разбойниками готовы себе в зад монеты запихать, лишь бы с Сигурдом не делиться, и ходить клацать ими, как старая потаскуха – зубами.

– А это ты ему покажешь, Пенда? – спросил я, кивком указывая на поблескивающую горстку монет у него в ладонях.

Пенда нахмурился.

– Можешь не ухмыляться, парень, – сказал он, ссыпая монеты в мешочек. – Это мое по праву. Разве я не был приманкой в ловушке? – Он заткнул кошель себе за пояс и с хрустом расправил плечи. – Ладно, хватит стоять тут просто так. – Потом похлопал по мешочку. – Где-то есть еще, и проклят я буду, если позволю чертовым датчанам захапать все серебро в свои грязные лапы.

В двери неожиданно появился Рольф. От меня не укрылось то, что он бросил взгляд на пояс Пенды.

– Горм тут нашел кое-что, вам бы взглянуть, – сказал он и шагнул обратно в ночь.

– Надеюсь, что-нибудь съестное, – проворчал Пенда. – Хорошо бы свинью. Да все, что бегает, пойдет. Я наелся вяленой рыбы так, что до Судного дня хватит.

Но то, что нашел Горм, не стал бы есть даже вконец оголодавший пес.

– Я думал, там эль. Ну, или вино. – Датчанин стоял у открытой бочки, уперев руки в бока.

Все сбежались посмотреть на находку в надежде пропьянствовать оставшуюся ночь. Рольф кивнул Горму. Тот ухватился за край бочки и повалил ее набок. На пол выплеснулась жижа, а вместе с нею – пять отрубленных голов. В воздухе тут же засмердело. Если б не землистый цвет, можно было подумать, что головы отрублены сегодня утром.

– Боги славные! – воскликнул датчанин. Пенда осенил себя крестом, когда Бирньольф подцепил одну копьем.

– В жижу, наверное, добавлено какое-то зелье, – сказал Рольф, – не похоже, чтобы бедняги перед смертью дышали тем же воздухом, что и мы.

Мне подумалось, что Рольф прав, потому что шеи были не окровавленными, а такими же пепельно-серыми, что и сами головы.

– А мы еще кое-что нашли. – Датчанин по имени Туфи размахивал в лунном свете серебряным крестом.

Датчане отшатнулись, но Туфи нисколько не смущало, что крест может обладать какой-нибудь магической силой, и он продолжал махать им, пугая товарищей.

– В запертом сундуке лежал, завернутый в гнилую шкуру. Тяжеленный! Представьте только, сколько гривн или браслетов можно из него наделать, – ликовал Туфи.

«Да уж», – подумал я. Крест был длиной с мою руку.

– Уверен, это вон того, – сказал Пенда, указывая на голову с русой бородой, более ухоженной, чем у нас, что было странно, учитывая обстоятельства.

– Значит, Белого Христа синелицые тоже не любят, – сказал Бирньольф, накручивая заплетенную в косу бороду на толстый палец. – Может, надо было торговать с ними, а не убивать… Отдали б им христиан Сигурда, а они нам – своих женщин.

Датчане загоготали, а я не стал объяснять Пенде, что он сказал.

– Лучше радуйся, что не твоя голова мокнет в чане у синелицых, – сказал я Бирньольфу.