Волки и волчицы - [78]

Снова взвыли трубы, и похоронная процессия потянулась с форума к Аппиевой дороге, вдоль которой возвышались мраморные гробницы самых причудливых форм. Там для погребального костра уже были сложены дрова в виде квадратного жертвенника. Со всех сторон с этого дровяного сооружения свисали гирлянды цветов и кипарисовых ветвей, а вокруг стояла ограда из связок кипарисовых ветвей.

Антония приблизилась к мёртвому телу и осторожно втиснула ему в окаменевший рот монету для уплаты перевозчику в ином мире и поцеловала его в губы, затем взмахнула рукой, показывая, что носилки можно ставить поверх дров. Рабы аккуратно водрузили покойника на самый верх, поднявшись по приставленным лесенкам, и спустились обратно. Под звуки труб полыхнул огонь. Послышался плач собравшихся, кто-то закричал:

— Прощай, Атилий! Все мы последуем за тобой в том порядке, который нам уготовят небожители!

Служители Либитины подвели к костру двух испуганных лошадей — любимых лошадей покойного Атилия Приска — и умелыми ударами перерезали им горло. Несчастные животные захрипели, обливаясь кровью, и упали, бешено дрыгая ногами. Их огромные чёрные глаза, полные слёз, взирали на столпившихся людей, словно вопрошая о происходившем, но вопрос вскоре исчез, глаза закрылись, а слёзы остались на застывшей морде. Вслед за этим либитинарии отрубили поочерёдно головы птицам, принесённым в клетках из дома покойного — соловьям, попугаям, дроздам. Присутствовавшие на похоронах внимательно следили за действиями жрецов. После того как жертвенные животные были брошены в костёр, либитинарии вылили на землю два сосуда вина и два кубка молока. Раскалившаяся от огня земля зашипела, принимая дары.

Гай вышел вперёд и бросил в огонь флакон с духами и специально испечённую по случаю похорон булку в форме Капитолийской волчицы. Этим он дал знак собравшимся, и родственники обошли костёр по кругу, бросая в гудящее пламя разного рода прощальные подарки: венки, ладан, мирру, масло, хлеб. Чёрные клубы дыма буйно летели вверх.

— Я не буду ждать, — сказала Антония, повернувшись к стоявшему за её спиной сыну, — пока всё здесь прогорит. За пеплом я пришлю рабов. Если хочешь, то можешь поехать со мной.

— А поминальный обед?

— Всем объявлено. Они сами придут.

Она вышла на дорогу, и Гай увидел, что Антонию ждали рабы с паланкином. Должно быть, мать перед выходом из дома распорядилась о носилках для обратной дороги.

— Я вернусь домой со всеми, — Гай поцеловал мать в лоб и помог ей устроиться на подушках.

— Похоже, ты не опечален смертью деда? — спросила Антония. — Мне кажется, ты никогда не питал к нему тёплых чувств.

— Нет, я совершенно спокоен. Хвала Юпитеру, смерть перестала пугать меня.

— У тебя сейчас лицо взрослого мужчины.

— Мне семнадцать лет, мама. Пришло время прекратить видеть во мне маленького мальчика, — сказал юноша строго.

— Иногда время начинает лететь так стремительно, что я не успеваю заметить многих перемен, — проговорила Антония и погладила руку сына. — Мне кажется, что я по-прежнему молода, а ты всё ещё продолжаешь быть малышом. Увы…

— Ты и вправду выглядишь очень молодо, мама, и очень привлекательно, — улыбнулся Гай.

— Ты лишь хочешь успокоить меня.

— Я искренен.

— Приятно услышать, что ты выглядишь прелестно и молодо, стоя близ погребального костра, который напоминает о быстротечности всего сущего, — задумчиво произнесла Антония. — На похоронах посторонних я никогда не испытывала ни печали, ни тревоги. Но сейчас на костре сгорает мой отец, и я чувствую, что он уносит с собой значительную часть моей жизни.

— Ты боишься?

— Нет. Но смерть показывает нам, что произошло нечто бесповоротное… Ты придумал, какую эпитафию мы велим выбить на его могиле?

— Да. «Атилий Приск, человек почтенный, без малейшего пятна прожил семьдесят лет, два месяца и десять дней».

— Хорошие слова, — Антония улыбнулась и задёрнула занавеску.

Гай хлопнул в ладоши, и рабы ловко подняли паланкин на плечи.

* * *

На следующий день на арене старого цирка Фламиния состоялись поминальные игры. Официальными устроителями выступили Антония и её дядя, стремивший привлечь к себе симпатии черни перед предстоявшими выборами в сенат.

Перед входом в цирк выступали уличные акробаты, надеясь, что благодушно настроенная публика бросит им несколько монет. Народ струился отовсюду, перекрыв улицу и мешая проезду скопившихся на повороте повозок; возницы ругались с такой яростью, что их брань разносилась на весь квартал. Тут же толкались горластые торговцы горячим вином, хлебом и жирной колбасой, от жаровен с разложенными на них ароматными лепёшками валил густой дым. Пёстрая толпа возбуждённо гудела, втягиваясь в ворота цирка, как в воронку. Возле вошедших внутрь зрителей суетились локарии, помогавшие пришедшим отыскать указанные на билетах места. Когда все расселись, стоявшие у ворот солдаты впустили людей без билетов; те ринулись с громким топотом через проходы на верхний ярус, чтобы занять стоячие места. Тут и там слышались звонкие пощёчины, возмущённые вопли, кто-то скатывался по ступеням вниз, сбивая с ног зазевавшихся.

Гай сидел на стуле с высокой деревянной спинкой. Рядом с ним сидела Антония, положив руки на широкие резные подлокотники из слоновой кости, голову её покрывала лёгкая тёмно-коричневая ткань с золотой тесьмой. Возле неё восседал её дядя, старый, худой, почти лысый, с острым взглядом ненасытного хищника.