Волки и вепри - [71]

— Они всей силой ударят, — как бы между прочим проронил Хаген.

— Поглядим, — рассудил Арнульф, мрачный, как сам Отец Павших, — сделаем по-твоему, Орм.

И сделали так. Тяжёлые брюнтверы и секиры ломились в щиты, из-за щитов гадюками вылетали копья, глефы и длинные мечи-клейморы, жаля и калеча. Викинги пытались вклиниться в разъём, но всякий раз — безуспешно. Наконец люди Кетаха сообразили, что не так уж страшен тролль, как о нём говорят, и сами перешли в наступление. Впрочем, довольно осторожно: кучки меченосцев и копейщиков выныривали из укрытия, ввязывались в драку, оттесняли викингов, а на то место спешили щитоносцы, прикрывая соратников чудовищными торенскельдами. Каждый из северян получил зарубку на память, а Хродгара ловко ткнули копьём в живот и добавили клеймором, разрубив наплечник и задев кость. Пришлось его вынести с поля.

А солнце уверенно клонилось к западу.

— Ну что, Белый? — сварливо проворчал Крак. — Не выходит по-твоему ни хрена!

— День хвали к вечеру, — отмахнулся племянник ярла.

— Глаза разуй, хёвдинг! — напустился на него Эрлюг. — Скоро спать, а мы не ели!

— Тебе представится возможность утолить голод в Чертоге Павших, — усмехнулся Орм, — если ты пойдёшь туда, — указал на очередной отряд меченосцев Кетаха, схватившихся с людьми Хакона, — и соизволишь принять смерть от меча. Это лучше, чем стоять тут и скулить.

— Сразу после тебя, — могильным голосом отозвался Эрленд, старший брат Эрлюга.

— Позволь сказать, сэконунг, — устало попросил Хаген.

— Скажи уж, — фыркнул Арнульф, — хуже не будет.

Хаген снял шлем, опрокинул остатки воды из фляги на голову, утёрся рукавом:

— Тут валяется куча колесниц и лошадки беспризорные. Можно завалить кузова обломками копий, поджечь и пустить на их строй.

— Ну и что это даст? — пожал плечами Арнульф.

— Время, — Хаген поглядел на запад, провожая взглядом воспалённое светило, — ночью можно будет покинуть Маг Курои. Не думаю, что нас будут преследовать в потёмках.

— Да и Найси наверняка подоспеет, — сказал Альм Вещий.

— А когда ж мы успеем незаметно всё обстряпать? — удивился Эрлюг.

— Уже, Хроальдсон, — вымученно улыбнулся Хаген, — уже, добрые мои братья…

Действительно, уцелевшие ополченцы ловили коней, ладили, как могли, повозки, нагружали кузова горючим. Кернах расхаживал по полю и хрипло каркал, распоряжаясь.

— Сукин ты сын! — не без гордости воскликнул Арнульф, прикрывая ладонью утомлённые глаза. — Скотину тебе не жалко, живодёр?

— Жалко, — честно признался Хаген, — а только волков да вепрей, братьев моих, не хочу больше терять. Во всяком случае — не сегодня.

Так и сделали. Сомкнули скельдборг, отражая вылазки эринов, перестреливались с теми артами, кого не перебили щитовые девы, пока не подвели колесницы. Высекли огонь, разожгли факела. Кернах сказал:

— Жаль, ни смолы, ни масла. Долго будет разгораться!

— Не надо ни масла, ни смолы, — заверил Халльдор Виндсвалль, принимая факел. — Разойдись!

— А они не… того? — осторожно спросил Арнульф. — Не ответят своими чарами?

— Нам можно, ибо нас меньше, — сказал Олаф Падающий Молот, — и, кроме того, сегодняшний попутный ветер для стрелков — это не случайность и даже не благословение богов.

— Тогда, может, и ты чем удивишь? — спросил Арнульф.

— Ты слышал, — развёл руками ученик Видрира Синего, — мне, как и твоему чародею Хравену, запретили использовать умения в полную силу, а полумеры в таких делах я не знаю. Впрочем, мне действительно найдётся чем вас сегодня удивить, — нехорошо улыбаясь, закончил Олаф.

Халльдор же прочитал заклятие, и за конскими спинами загудело пламя. Не нужно было ни поводьев, ни стрекал, чтобы подгонять лошадей: жар и ужас направили их. Истошное ржание резало слух и сердце, когда горящие двуколки рушились на строй эринов, словно сорвавшиеся с неба звёзды. Вскоре запахло и горелой шерстью. Хаген стиснул зубы, не отрываясь глядя на очередную свою выдумку. Не болело сердце, когда пришлось убить ребёнка на глазах у матери. Не болело, когда пришлось вонзить нож в грудь соратнику ради незнакомой девчонки. Не болело — ну, не слишком болело, — когда вынимал глаз старому выкресту из друидов да провожал его по склону холма. Но трудно было без содрогания смотреть на бешенство обгорелых лошадей. И на людей, гибнущих под их копытами. «Так и с моей Сметанкой может случиться», — внезапно подумал Хаген. И — ужаснулся своей готовности привязать к белоснежной гриве пылающую головню. Коль нужда заставит.

— Воистину, ты двужильный, — негромко заметил Хравен, усмехаясь, — у тебя ещё остались силы о чём-то печалится, как я погляжу.

— А ты, между прочим, мог бы тоже чего-нибудь придумать, — зло выпалил Хаген, глядя в чёрную пропасть глаз колдуна. — Стоишь тут, как хрен корявый. Тряпкой машешь. Занятие, достойное многознающего мужа, ученика Чёрной Школы! Давай уже, призови своего повелителя, Кромахи, о котором я столько наслышан!

— Ты, Хаген, муж неразумный и к тому же настоящий доблодятел, — отвернулся Хравен. — Кабы знала проклятая птица, о чём говорит! Поверь, тебе бы лучше никогда — слышишь, ты, недомерок, — НИКОГДА не сталкиваться с Тем, Кого зовут Кромахи. Никогда больше не произноси этого имени, особенно — при мне. Не к добру.