Волк в овчарне - [88]

Я знал, что Хаву Пекарский держит не в основном дворце, а в садовом павильоне, выстроенном в виде башни с внешней спиральной лестницей.

Это способствовало моим расчетам.

После ужина король отправился отдыхать, мы же с паном Скиргеллой, выпивая вместе с паном Михалом, решили напиться до чертиков, что в нормальных обстоятельствах было нелегко. Так что пили мы, попеременно поднимая тосты за хозяина, чтобы тот пил в два раза больше нас. Гордыня, вызванная тем, что в его доме гостит монарх, ослабила обычную бдительность Пекарского. В какой-то момент, ссылаясь на сильную боль в животе, я удалился и вырвал в кусты все, что выпил. А перед тем я проглотил с пол-литра оливкового масла, ergo спиртное не нашло доступа к моему организму. Когда я вернулся, Пекарский храпел с головой на столе, а Скиргелла – под столом. Я побежал в павильон. Хава уже спала, но проснулась на стук и открыла, готовая войти в состояние транса. Только в отваре, который я ей подал, был сильный любовный напиток, который, по мнению il dottore был в состоянии творить чудеса.

И он действительно сотворил.

Не прошло и нескольких минут, как в Хаву словно дьявол вступил. Она мгновенно перестала вести себя как вежливая панна и нетронутая девочка… Всего лишь миг она чувственно прижималась ко мне, как вскоре просто набросилась на меня, требуя expresis verbis (буквально – лат.), чтобы я ее дефлорировал.

- И прямо сейчас! Давай же!

Все это не доставило мне особого удовольствия, но ведь только таким образом я мог отобрать у нее дар предсказательницы и то преимущество, которое давало зеркало Пекарскому…

Таз у не, на мой вкус был широковатый, а груди крупные и белые. Девица резко вскрикнула, когда я в нее вошел, и даже чуточку всплакнула, но тут же охватила меня ногами, требуя, чтобы я не прекращал… А потом, после всего, она заснула. Я надеялся на то, что утром Хава ни о чем не вспомнит. Сам же я собирался только умыться и возвращаться в дом, как дверь распахнулась, на пороге встал Пекарский.

Одного взгляда ему хватило, чтобы понять все.

- Так вон оно как ты, предатель! – прорычал он.

Только сейчас я заметил, что в руке он держит свой чекан, в клюве которого отразился лунный свет. Пекарский размахнулся ним и бросился на меня. Я упал на пол, за спиной хозяина же раздался пронзительный треск, словно бы разбивались все зеркала на свете.

- Нет! – рыкнул Пекарский. – Только не это!!!

Совершенно пьяный, он потерял равновесие и сделал шаг назад, его же собственная тяжесть сделала все остальное, и пан Михал покатился кубарем по ступеням вниз, на траву. И где-то по дороге он свернул себе шею.

* * *

Закончился сон, хотя я даже и не знаю, было ли все это сном, воспоминанием или же еще одной необычной экскурсией в тамошние времена. Во всяком случае, я испытал нечто вроде жалости, что не узнаю конца той истории, которая на самом деле существовала как фантасмагория и никогда в реальном мире не произошла, хотя… Имеются люди, верящие, что в любой миг рождаются иные миры, в иных пространствах, содержащих наши альтернативы. Так что, возможно…

Просыпаясь, я задавал себе вопрос, сбежал ли Иль Кане из Польши после инцидента с Пекарским, или же он остался в Речи Посполитой, делая карьеру чиновника и сопровождая Владислава IV во все более необыкновенных предприятиях, на сей раз осуществляемых уже без помощи зеркала. Возможно, он был свидетелем его упадка и краха возвышенных мечтаний?

Ибо, хотя можно себе представить, что они вместе поили лошадей в Байкале, предупредили вспышку тридцатилетней войны, обеспечили Яну Казимиру папскую тиару, все-таки, наиболее вероятным мне казалось окончание – в соответствии с принципом, что для поляков можно сделать многое, с поляками же ничего – что он потерял все.

Вот только кто может знать?

Тут уже я проснулся окончательно. Моника отправилась сварить мне кофе, я же размышлял над тем, какие еще безумные миражи готовит для меня мой больной мозг, как вдруг заметил на ночном шкафчике конверт, данный мне вчера вечером капитаном Раффаэлло Серафини. Я разорвал бумагу.

В средине был типичный набор почтовых открыток, изданных, судя по надписи, в Варшаве в 2009 году.

В этом городе я был совершенно недавно по делу возможного приобретения одной телевизионной станции, вот только никак не припоминал такого количества небоскребов, мостов, дворцов и транспортных развязок. На снимках все казалось несравненно большим и великолепным… Более-менее знакомыми мне показались только пара снимков Старого Города, а в особенности, колонна, высящаяся над площадью возле Королевского Замка. Казалось, будто бы все там находилось на своем месте, но вот с другой стороны… Если мне правильно помнилось, еще в июле там стоял король Зигмунт III Ваза с саблей и крестом, а тут…

Я взял в руки лупу.

У мужчины с памятника руки были пустыми, одна указывала на восток, другая – вверх. Не совпадала и дата, помещенная на цоколе. Этот памятник, с открытки, возвели только в 1685 году. Наверняка, вскоре после смерти изображенного здесь героя. Выбитая на плите надпись гласила:

ВЕЛИЧАЙШЕМУ И НАИЛУЧШЕМУ ИЗ КАНЦЛЕРОВ РЕЧИ ПОСПОЛИТОЙ – ВЛАДИСЛАВ V, МИЛОСТИЮ БОЖИЕЙ КОРОЛЬ ПОЛЬСКИЙ, МОСКОВСКИЙ, РУССКИЙ, ПРУССКИЙ, ЛИТОВСКИЙ, ШВЕДСКИЙ, ЧЕШСКИЙ, ВЕНГЕРСКИЙ, ГРОБА ХРИСТОВА ОПЕКУН, ПОКРОВИТЕЛЬ КОНСТАНТИНОПОЛЬСКИХ ПРОЛИВОВ, ВСЕЯ ЕВРОПЫ ПОЧЕТНЫЙ ПРЕДВОДИТЕЛЬ.