Волк в овчарне - [69]

- Понятно, - буркнул я с усмешкой.

- Ничего ты, милс'дарь, не понимаешь. О короле можно сказать много чего плохого. Те, кото­рые его хорошо знают, твердят, что он трижды "t" и трижды "р": tardes, taciturnus, tenax и вместе с тем: pius, parcus, pertinax…

"Медлительный, малоразговорчивый, упрямый, набожный, экономный, жестокий" – быстро пе­ревел я про себя.

– Но чтобы он, и официальная метресса?... Да нет же, в такое я никогда не поверю; он же ни единой мессы не пропустит, на твердой лавке возлегает, плеткой себя хлещет, во власянице ходит… Впрочем, пани Мейерин не грешит красотой, хотя у людей вкусы разные. Так или иначе, даже после брака с королевой Констанцией и рождения королевича Владислава ее роль при Зигмунте не умень­шилась. На молодого Владислава она оказывает серьезное влияние, как в те годы, когда она единст­венная могла его розгой наказать за детские шалости. Так что, если Скиргелла поможет тебе прибли­зиться к королевичу, всевластная управительница позаботится о том, чтобы у тебя имелся доступ к самому королю. Надеюсь на то, что очутившись возле королевича, ты сам, своими несомненными достоинствами, знаниями и талантами завоюешь доверие наследника трона, так что, когда подойдет подходящий момент, поможешь ему сделать правильный выбор.

- Подходящий момент?

Пан Пекарский смешался, а через минуту прибавил, что мы еще поговорим, когда я уже буду в Вильно.

- Вы будете меня там сопровождать?

- По отношению к польским магнатам я всего лишь бедный родственник. Буду поблизости, чтобы, в случае чего, послужить добрым советом… И читать информации в зеркале.

"Ну а если что, то и Мыколой запугивать", - прибавил я про себя, а вслух сказал:

- Следовательно, панна Малгожата станет нас сопровождать?

- Не думаю, - ответил шляхтич и подкрутил ус. – В качестве моей супруги она останется в до­машних пенатах.

- То есть как это: супруги? – удивился я. – А зеркало? Кто же станет его считывать?

- В Крыму для меня уже нашли девоньку удивительную, двенадцать годков всего, своими про­роческими свойствами равняющуюся Маргосе, и даже превышающую ее. Вскоре ее привезут в Бень­ковице, и тогда предыдущие потери времени будущей пани Пекарской закончатся.

- Конечно, замужество для нее станет огромной честью. Только я слышал, будто бы вы обе­щали дать ей полный выбор. А вдруг она изберет монастырь или свободный выезд за границу?

Пекарский стиснул губы и со злостью рявкнул:

- Тут уже мое дело в том, чтобы не выбрала. Но ручаюсь в том, милс'дарь, когда попробует она моего живчика, позабудет она про монастырские одеяния…

Через две ночи Маргарета вновь пришла ко мне, вся в слезах, трясущаяся.

- Так пан уже знает, какую судьбу готовит мне тиран?

Я кивнул.

- Лично я предпочла бы умереть. Ибо человек этот не только переполняет меня страхом, но и еще большим отвращением.

- Ну что тут я могу посоветовать, моя пани, - разложил я руки. – Упирайся на том, что он дал тебе в этом деле nobile verbum.

- Ты, сударь, не знаешь его жестокости. Четвертый год уже грешная оскома его пожирает, увидев меня, облизывается он, сопит, громко дышит, а когда думает, будто бы я не вижу, собственно­ручно себя удовлетворяет. Если бы не страх, что вместе с девственностью я дар ясновидения поте­ряю, давно бы уже он меня опозорил, не считаясь с моим сопротивлением…

И слезы покатились ей на щеки. Из чистого сочувствия прижал я девушку к себе, пока не по­чувствовал, как та дрожит. Хуже того, почувствовал я и груди ее крепенькие, что навалились на меня вроде как жеребята, из загона на волю вырвавшиеся. Тогда я отодвинул Маргарету от себя.

- Забери меня с собой, пан Альфредо, - прошептала она. А поскольку я, совершенно изумлен­ный, продолжал молчать, Малгося продолжила: - Вижу, сударь, что неприятна я вам. Только ведь я… я полюбила вас с первого же взгляда.

- Маргося!

- Люблю, сударь мой, и твое лицо, и твой разум, умные глаза и умелую в творении искусства руку. Люблю душу твою любопытствующую, отважную и то… то самое непонятное, что столь отли­чает тебя от обычных людей.

Боже, ну что я мог на это сказать? Что она ангел, за которым любой мужчина в огонь бы по­шел? Что она первая женщина, при виде которой сердце мое бьется так, как рядом с Беатриче. Что я отказал в помощи несчастной Леонии, ибо не поверил ей, и вот теперь знаюб, что девушка пятый год в могиле лежит, червям на потеху?

- Помоги мне, сударь, - повторила Маргарета. – Приготовь отраву, которую я сама палачу сво­ему подам, или же сама с ее помощью ускользну в объятия смерти…

- Я могу попробовать, моя пани, только не думаю, будто бы это был правильный шаг.

Девушка взяла мою руку и подняла к своим губам. Потом вползла на кровать. Я отползал к стене, но когда почувствовал ее полные уста на собственных губах, ее жадный язык, такой роскош­ный, сплетшийся с моим, я готов уже был позабыть о страхе и неизбежной мести…

Скрипнула дверь, и в комнату заглянул Блажей.

- Господи, Маргоська, весь дом разбудишь… И хозяина…

Тут девица пришла в себя, спрыгнула с кровати и выбежала из комнаты.

Мы остались сами. Я и молодой слуга Пекарского.

- Будь уверен, пан, что я не донесу, - медленно произнес он, глядя мне прямо в глаза. Я уже настолько понимал польский язык, что понял смысл того, что он мне говорит.