Волк в овчарне - [54]

И вот тут в голову мне пришла совершенно безумная идея, в своем безумии совершенно смешная. Совершенно недавно посещал я подземелья монастыря, где покоятся многие засушенные, естественным образом мумифицированные тела. А что, если поместить в одном из них мой дневник, веря, что там он пролежит многие годы, а в человеческие руки попадет, когда уже никому ничего плохого сделать не сможет и расскажет всем о необыкновенных вещах, в которых и я сам принимал участие в этом году?... Я понятия не имею, когда такое случится. А если же воля Наивысшего иная, тогда рукопись дождется Страшного Суда. У меня заканчиваются чернила, а второй раз спускаться в scriptarium (место, где в монастыре хранили и переписывали книги – лат.) я не буду. И я не знаю, что случится со мной.

Сохраню ли я жизнь? Или погасну в двадцатую весну собственной жизни, в самом начале XVII века, который, как говорят, должен стать веком разума и мира, только я чувствую, что будет столетием войн и людского безумия.

Многое хотелось бы мне свершить, тем временем же фрески мои рассыпались в пыль, пропали мои картины и гравюры, и если я сейчас погибну, от меня ничего не останется, разве что эта вот книга во внутренностях какого-то монаха и бессмертная душа, в отношении судьбы которой я весьма опасаюсь, ибо я грешен и подвержен сомнениям. Да и очень давно уже не принимал святого причастия.

Тому, в чьи руки попадет повесть сия, желаю всего наилучшего, и заранее смеюсь над его изумлением и недоверием. Хотя, Богом клянусь, что все это правда, чистая правда и одна только правда. Аминь.

25 November Года от Рождества Господня 1605. В Палермо. Альфредо Деросси

Я дочитал текст до конца, перелистал последующие страницы, только на них не было ничего, только лишь на двух последних несколько рисунков с видениями будущего мира, и я должен признать, что Деросси и вправду должен был увидеть в египетском Лабиринте очень многое, потому что нарисованные им автомобили или самолеты не слишком отличались от наших, и уж наверняка не походили на сильно ограниченные фантазии современных ему или несколько более поздних авторов, достаточно вспомнить Сирано де Бержерака или Джонатана Свифта. Что я мог об этом думать? Я, не двигаясь, сидел нал манускриптом. И думал не только о том, а является ли только что прочитанное мной правдой или фальшью, но, скорее всего, сколь необычны и круты бывают тропы судьбы, направляемой Наивысшим Режиссером, вызвавшим, что то, что написал и спрятал в XVII столетии я, Альфредо Деросси, обнаружил и читаю я, Альдо Гурбиани в начале XXI века. Что тогда землетрясение меня спасло, а сейчас, опять-таки благодаря тектоническим движениям, некрополь отдал поверенную ему тайну.

Понятное дело, что у меня нет способа верифицировать истинность рассказа.

Хотя я пытался. В одной из сицилийских хроник я прочитал, что дон Камилло Понтеваджио действительно погиб во время локального землетрясения, эпицентр которого располагался на территории его владений. Сегодня там лишь неурожайные пустоши. Что же касается его зятя, дона Базилио, я нашел упоминание, что вместе с тремя своими дружками он погиб от ударов ножей наемных убийц в одном из закоулков Палермо. В этом преступлении никого не обвинили, хотя было признано, что это было убийством с целью грабежа. Рассказы некоего пьяницы, который говорил об удалявшихся с места происшествия чернокожем карлике и великане нордического типа подтверждений ни у кого не нашли, так что современники посчитали их пьяными байками.

Попытки найти хоть что-то о Деросси в сицилийских архивах закончились ничем. Эксперт подтвердил, что и бумага, и текст соответствуют началам XVII столетия. Еще более удивительный вердикт выдал графолог:

- Не подлежит никаким сомнениям, что это ваш почерк, синьор Гурбиани, хотя и подчиняющийся правилам какой-то очень старинной каллиграфии.

ЧАСТЬ IV

Мастер и Маргарета

Люблю я ночь, в особенности же, третью ее кварту, когда отправляются на отдых даже воры и гулящие девки. Наконец-то тихнет уличное движение, гаснут последние окна в мастерских на самых верхних этажах, горят только рекламы и вывески, таская, словно эксгибиционисты, свою пустоту под безразличным взглядом звезд. Поскольку я не могу спать, а может, уже не столько не могу, сколько не желаю, осознавая, что сон – это воровство бесценных часов жизни, я выхожу на террасу. Сразу же в ноздри бьет запах сырости. Солоноватый бриз со стороны Лагуны Эсмеральда смешивается с ароматом цветов, напоминая об извечном сражении суши и моря. Над головой блистают Плеяды и Орион, во мне же вздымается какая-то странная легкость при одновременном обострении всех чувств. Со времени своего выздоровления я слышу лучше, чем молодой человек и вижу многие вещи, в отношении которых не признаюсь ни Монике, ни доктору Рендону.

Это то ли ауры, то ли представления-иллюзии, которые сам для себя я называю аурами? И все же, с какого-то времени я знаю, кто из людей вскоре умрет, а кому написано счастливое будущее. Не знаю, что с этим своим умением делать. Предупреждать людей об их судьбе? Пару раз я пытался им помочь. Чувствуя приближающийся сердечный приступ у своего повара Бонифация, я заставил его пройти кардиологическое обследование. К сожалению, в розеттинском Госпитале святого Роха он умер. Невнимательная медсестра подала ему набор лекарств, предназначенных другому больному. Я предвидел, срываясь с криком с постели после ночного кошмара, что кузина моей жены, Клавдия, погибнет в авиакатастрофе. С огромным усилием мы отговорили ее лететь в отпуск в Кению. Она поехала в Доломитовые Альпы кататься на лыжах. Только от судьбы не ушла – вагончик подвесной дороги был буквально срезан самолетом с ближайшей американской военной базы. Воистину, перехитрить ананке невозможно. После всех этих случаев я оставил попытки сражаться с роком. Хотя, бывает, меня хватает болезненная судорога, когда я вижу обгоняющего меня юного мотоциклиста, за которым тянется серая тень Танатоса. И я прикусываю язык, ибо знаю, что если этого человека удержу сегодня, завтра его настигнет коготь судьбы. Потому, когда подобно туманному савану, в который бьет дыхание бури, передо мной рвется заслона, скрывающая будущее, я молюсь за несчастных и прошу Бога отобрать у меня тот дар Кассандры, раз уж я и так не могу предотвращать Его приговоры.