Волк в ее голове. Книга II - [5]

— Мать?! — нетерпеливо, громко повторяет Мухлади.

— Она в Китае где-то. Мы с ней не…

— Классный руководитель?

Пропала. Ха. Без вести. Ха. Ха.

— С ней некоторые проблемы.

— Хоть кто-то у тебя имеется без проблем?

Не понимая смысла этого допроса, я растерянно смотрю на Мухлади. Он секунды две ждёт ответа, затем отводит взгляд.

— Без представителя не положено.

— Я достаточно взрослый.

— Так предъяви документы! — раздражённо повторяет Мухлади. — Потому что я вижу школяра, которому ни курить нельзя, ни пить, ни…

— В интернете каждый день выкладывают ролики, где человек сам себе отпиливает ногу. Младенцев вешают на крюки, людям отрывают головы, конечности, сиськи-письки и всю эту кровь-кишки-кости размазывают по экрану. Чем ВЫ меня удивите?

К концу фразы в моём голосе проступает столько раздражения, что лицо Мухлади вытягивается. Он оступается и хватается рукой за стену, будто на миг потерял равновесие. Глаза его расширяются. Некоторое время Мухлади приходит в себя от неожиданной качки, затем спрашивает:

— Как твоя пропавшая выглядит?

— Рыжая. Длинные волосы. Дылда.

Я говорю это, и внутри всё замирает. Хоть бы ТА, другая, оказалась светлее оттенком. Хоть бы…

Глаза Мухлади открываются, пугающе-внимательно осматривают меня, и с заметной неохотой он кивает идти следом. Мой страх возвращается — разом, ледяным копьём в живот. Голову ведёт в сторону, горло обжигает горечь рвоты, которая вот-вот выплеснется наружу.

— Когда видел последний раз?

Когда?

— Ну… О-ох… — на миг я теряюсь, затем вспоминаю: — С м-месяц назад, на шестьдесят пятом!

— На мосту?

— Да-да! На мосту. То есть, не совсем! Я был на мосту, а она… она…

Передо мной, как мясной холодец, трясётся коридор из одинаковых бежевых дверей, сворачивает, уходит на лестничный пролёт. Чтобы унять головокружение, я замолкаю и смотрю только на ботинки Мухлади, с которых комьями отваливается бурая грязь. До меня вдруг доходит, где я видел участкового: пару часов назад, на пустыре. На камне, с папкой.

— Откуда её знаешь?

— Она с нами жила. Несколько лет. Мы, как бы… дружили.

— Почему думаешь, что пропала?

Почему так думаю? Хороший вопрос. Даже отличный. По… тому?..

— Не отвечает. И дома… дома нет её. Мама пропала. Её мама, то есть. И долги. Коллекторы!

— А нечего кредиты набирать. Привыкли жить красиво… — Он замолкает на секунду и затем тихо, зло спрашивает: — Что ж ты месяц ждал? «Друг».

Меня охватывает жар стыда.

За плечами Мухлади мелькает кабинет с цифрами 105. Лязгает замок, дверь уходит внутрь. Мухлади протягивает руку вбок, щёлкает выключателем, и над нами хлопает-перегорает лампа. Я цепенею от страха, от неожиданности, но мой спутник будто и не замечает аварии.

— Что при себе имеет?

Вспоминается лишь барахло из детства: стёклышки, жвачки, магнит.

— Ты меня слышишь?

— Сигареты! — выпаливаю я. — Она курит, вроде… стала курить.

— Ещё.

Мухлади щёлкает туда-сюда выключателем, пока не понимает, что свет не загорится. С чертыханьем садится, запускает компьютер.

— Когда пропала? Месяц назад?

— Не знаю. Мы давно… я давно не…

Меня заглушает рёв машины. Блики от фар лижут потолок кабинета и пропадают.

— Приметы… — Мухлади лезет в металлическую тумбочку и на ощупь, словно по шрифту Брайля, перебирает папки.

— Приметы?

— Родимые пятна, шрамы, веснушки. Травмы.

— Н-ну…

Мысли закручиваются каруселью, но сосредоточиться я не могу: только мычу и смотрю, как компьютер загружается. Его синеватый свет озаряет Мухлади и стену за ним. С детского рисунка смотрит рыжий котик, с иконки — Алексий Стрелецкий, он глядит печально, скорбно, будто знает тяжкую ношу каждого гостя этого кабинета. Между святым и кошаком — карта города, ощетинившаяся флажками и покоробившаяся от перепадов температур.

Мухлади с лязгом задвигает ящик и скармливает голубую флешку компьютеру. Долго и неудачно авторизуется, наконец, отыскивает логин и пароль на стикере, приклеенном к монитору, входит в систему. С минуту кликает по папкам, затем поворачивает ко мне экран.

— Узнаёшь?

Плохо соображая, я разглядываю отрывной билет на автобус и сто рублей, сложенные в виде оригами-журавля. Старый-старый календарик, где четыре кирпичных куба венчают мост-плотину над полноводной рекой. Оранжевый пакет из «Поморских аптек».

Оранжевый и рыжий — это одно и то же?

Может, не девушка рыжая, а только пакет?

— Ну? — торопит Мухлади.

— Нет… В-вроде.

— Нет или вроде?

— Сейчас…

Я судорожно достаю телефон и нахожу снимок Дианы. Мухлади закатывает глаза.

— На хер мне её фото?

Меня неприятно обжигает от этой грубости.

— Можно без мата?

— Учить будешь, как говорить?

— Ну я же не матерюсь.

Мухлади нервно дёргает нижней челюстью.

— Лица — нет. Точка!

— То есть? Я…

— Приметы назовёшь? — Он с досадой перебивает меня. — Твоя подруга или моя?

Тухлый комок подкатывает к самому горлу. Я сдерживаю резкие слова одной-единственной мыслью: наверное, Мухлади пьян. Пахнет же от него перегаром? Вот он и грубит — ибо напился не настолько, чтобы лыка не вязать, но уже осмелел, уже говорит всё прямо, наотмашь, нараспашку. Ибо море по колено и чихать на людей.

— Рыжая, — глухо отвечаю я. — Шрам на животе. От аппендицита. Вроде. Шрам на шее. Её собака в детстве погрызла. Вроде…