Волк среди теней - [67]

Он рассказал, как ему привиделся Пендаррик и про неотвратимую опасность, заложенную в Кровь‑Камнях. Она слушала молча с неподвижным лицом, а когда он договорил, отвела взгляд и несколько минут молчала.

— Я не всемогуща, мистер Шэнноу, — сказала она наконец. — Но что‑то тут не сходится. Подобная катастрофа соответствует моему страху, но Кровь‑Камни исчадий Ада? Мелкие фрагменты ничтожной силы! Чтобы разорвать ткань вселенной, понадобилась бы гора Сипстрасси и колоссальное зло.

— Не подгоняйте факты под ваши теории, Руфь. Рассмотрите их беспристрастно. Пендаррик говорит, что кровь и смерть высвободили силу Камней. Аваддон послал свои войска на юг. Какого еще следует искать зла?

— Не знаю. — Она пожала плечами. — Знаю только, что чувствую себя очень старой. Я вышла замуж за восемнадцать лет до падения и уже была не юной девушкой. У меня были мечты, такие мечты! А Лоренс тогда не носил в себе зла. Он интересовался оккультизмом, но был остроумен, любезен, и его приглашали в самое избранное общество. У нас была дочь, Сара. Ах, Шэнноу, какой это был прелестный ребенок… — Она погрузилась в молчание, которого Шэнноу не стал нарушать. — Пяти лет она погибла в результате несчастного случая, и это сломило Лоренса ‑так глубоко ранило, что никто не сумел увидеть рубца. Я просто выплакала свою боль и научилась жить с ней. А он совсем ушел в оккультизм и незадолго до Падения открыл для себя сатанизм. Когда земля опрокинулась, мы уцелели в числе еще трехсот человек, но вскоре люди начали умирать в том море грязи, в которую превратился мир. И Лоренс объединил выживших. Он был великолепен: харизматичен, чуток, силен и заботлив. Три года мы были почти счастливы, и тут начались сны — видения Сатаны, который говорил с ним, давал обещания. Он оставил нас на некоторое время, чтобы побыть одному в пустыне. Вернулся же он с Камнем Даниила, и началась эпоха исчадий Ада. Я оставалась с ним еще восемь лет, но потом, когда Лоренс однажды отправился в очередной кровавый налет, я ушла из селения с еще восемью женщинами. Мы ни разу не оглянулись. Время от времени до меня доходили слухи о новой нации и безумце, который назвал себя Аваддоном. Но подлинная беда произошла лет восемь‑десять назад, когда Аваддон встретил человека, который открыл перед ним путь к завоеваниям. Еще один, уцелевший после Падения, и хотя в молодости у него была другая профессия, он всегда, увлекался оружием — пистолетами и ружьями. Он и Аваддон вместе воссоздали способы изготовления огнестрельного оружия.

— Что произошло с оружейником?

— Еще шестьдесят лет назад он соперничал с Аваддоном во зле. Но он раскаялся, мистер Шэнноу, и бежал от гнусностей, возникновению которых способствовал. Он стал Каритасом и попытался построить новую жизнь среди мирных людей.

— И вы считаете, что я должен пощадить Аваддона на случай, если и он вдруг раскается? Ну, нет!

— Почему вы смеетесь? Вы полагаете, что Бог не может изменить сердце человека? Вы считаете его могущество столь ограниченным?

— Я никогда не подвергаю сомнению ни его могущество, ни его деяния, — сказал Шэнноу. — Не беру на себя смелость. Мне все равно, что он уничтожил всех мужчин, женщин и детей в Ханаане или допустил Армагеддон. Это его мир, и он волен поступать, как ему угодно, и не мне критиковать его. Но я не представляю Аваддона на дороге в Дамаск, Руфь.

— Как насчет Даниила Кейда?

— Что именно?

— Вы можете представить его на дороге в Дамаск?

— Говорите прямо, Руфь, сейчас не время для игры в загадки.

— Атаман разбойников сейчас выступает с людьми юга против исчадий. Он говорит, что его ведет Бог, и он творит чудеса. Люди стекаются к нему. Что вы скажете на это?

— Вы не могли, госпожа, сказать мне ничего, что обрадовало бы меня больше. Но ведь вы же не знаете, верно? Даниил Кейд — мой старший брат. И поверьте мне, он не станет проповедовать всепрощение, а будет поражать исчадий — перебьет им голени и бедра, как говорит Святое Писание. Клянусь Небесами, Руфь, убить его им будет потруднее, чем меня!

— Очевидно, все мои слова пропадают впустую, ‑сказала Руфь грустно. — Но ведь на протяжении истории любовь всегда была на втором месте. Мы еще поговорим, мистер Шэнноу.

Руфь отвернулась от него…

И исчезла.

За время весенней кампании Даниил Кейд испытал не одно потрясение, и первым было открытие, что он стал особым человеком. Люди теперь обращались к нему с нервирующей почтительностью, даже те, кого он знал много лет. Когда он подходил к лагерному костру, непристойные байки тут же обрывались, и рассказчики смущенно отводили глаза. Нечаянно выругавшись в его присутствии, виновник тут же просил извинения. Вначале это его забавляло, да он и не сомневался, что продлится это недолго — от силы неделю. Но ничего подобного!

Вторым потрясением он был обязан Себастьяну.

Кейд был с Лизой у себя в хижине, когда послышались крики, и, выйдя под яркое солнце, он увидел, что люди бегут вниз по склону к небольшой группе беженцев. В этот день у него разболелось колено, и, спускаясь к ним, он опирался на трость. Впереди шла женщина средних лет, за ней четыре девочки‑подростка и несколько десятков детей. Они вели на поводу лошадь. Поперек седла лежал труп. Увидев Кейда, женщина бросилась к нему и упала на колени. Окружавшие их люди попятились. Среди них было немало фермеров, все еще относившихся к бывшему разбойнику с подозрением, и они хранили молчание, пока женщина рыдала у его ног. Кейд нагнулся и смущенно поднял ее.