Волк: Ложные воспоминания - [32]
Я поспешно выпил чашку кофе и спросил официантку, как быстрее всего попасть на пересечение 40-го шоссе с 80-м, чтобы выбраться из города и отправиться по пустыням Невады в долгую дорогу к Рино. Она сказала, что, хоть и прожила здесь всю свою жизнь, дороги у нее в голове никогда не укладывались прямо. Она знает дорогу на Прово и дорогу на Хебер, но это все в другую сторону. Голова у нее была забита пометом чаек и маслом саранчи, наверное, поэтому она сидела за стойкой в этой забегаловке.
— Хороший у вас город, — сказал я.
— Нам тоже нравится, — ответила она, улыбаясь и прикрывая зубы верхней губой.
Зубы слегка отливали зеленью. Не хватает кальция?
Я бродил по округе, пока не наткнулся на жизнерадостного полицейского и не спросил его, куда мне идти. Тот посмотрел так, будто у меня в скатке припрятаны автоматические пистолеты и ядовитые гады, однако указал путь с вежливостью, которую редко встретишь в городах Востока. Благочинный народ, снова подумал я, — никакой тебе содомии, инцеста, дури и порнографии, на кухнях шик-блеск, девицы невинны и умеют готовить мясной соус. До перекрестка я шагал не меньше двух часов, однако прогулка среди изумрудно-зеленых росистых лужаек и уютных бунгало оказалась приятной, если не считать проснувшейся спозаранку дворняги. Под рычание и гавканье этой псины я пятился задом целый квартал, спрятав в ладони пятидюймовый пружинный нож. Дикого вида помесь овчарки с терьером. Если бы прыгнул, пришлось бы полоснуть ножом по мохнатому горлу. На самом деле он добрался бы до моей руки раньше, чем я успел бы вытащить лезвие. Резвый, падла. Но не мог же я разгуливать по городу с ножом наголо — все местные мамаши, успевшие проснуться и заняться завтраком, тут же вызвали бы полицию, и мой неаполитанский пружинный нож с костяной ручкой изъяли бы как вещественное доказательство.
Рядом с хайвеем я заглянул в кафе дальнобойщиков, взял кофе и стал умоляюще смотреть на водил. Зная прекрасно, что «страховка» не разрешает им брать попутчиков, недаром на каждом лобовом стекле красовалось клеймо «НЕ ПОДВОЖУ». Я сел рядом с немолодым битником, и он бросил на меня беглый взгляд сквозь изогнутые дугой темные очки.
— Может, возьмете?
— На бензин деньги есть?
— А то.
В результате я пронесся через всю Неваду в немощном «додже» вместе с безработным музыкантом. Неловкость держалась, пока мы не проехали Великое Соленое озеро, не миновали Вендовер и не въехали в Неваду, второй по злобности штат в стране, лишь чуть-чуть отстающий от Техаса. Перед тем как добраться до Элко и остановиться перекусить, мы четыре часа подряд проговорили о джазе и абсолютно одурели от того, что называли «Юкатан-голд».[61] Примерно через сутки нам предстояло прокатиться по Бэй-бридж и въехать в Сан-Франциско, если, конечно, машина выдержит стоградусную[62] жару Невады.
По моим прикидкам, я выбрался из папоротниковой засады часа в три пополудни, солнце было теплым и ласковым, а легкий ветерок позаботился о комарах. Озеро покрылось рябью, вода невысокими волнами накатывала на дальний берег. Ни с того ни с сего мне вдруг стало весело — самым важным на свете казалось то, что этот лес мог быть далекой китайской провинцией четыре тысячи лет тому назад. Ни единый самолетный след не осквернял небо, птицы погрузились в послеполуденное молчание, лишь в вышине почти неразличимо парил гриф-индейка. Поговорю-ка, пожалуй, сам с собой по-китайски и посмотрю, не заявится ли в эти болота ФБР. Я подумал было пройти вдоль озера дальше и поисследовать новые территории, но отбросил этот план ради рыбалки в устье ручья или у бобровой запруды. Мне нужно много рыбы, чтобы за ужином наесться до отвала, тогда легче приходит сон, и никаких тебе фантазий о виски.
Вода у ручья оказалась взбаламученной, ей явно не хватало утренней прозрачности. Журналисты, пишущие «про природу», очень любят сочетание «чистая, как джин» вода. На мой вкус, пора переключаться на «чистая, как водка». Не говоря уже о том, что подавляющее большинство этих писателей недоумки, о «дичи» они знают лишь то, как ее ловить и убивать. Стараясь не шуметь, я медленно зашагал к бобровой запруде. Еще до того, как показалась эта лужа, послышался предупреждающий плюх. Папа-бобр на посту, и вот они уже сидят в своей хатке, недоумевая, кто же это вторгся в их владения. Звуки, словно шлепанье по воде боковиной весла. Греби потише, говорил отец, а не то разгонишь окуня. Меня напугала вспышка молнии, и я забыл, что нужно потише. За что огреб его любимое ругательство, годившееся только для мужской компании: «ебать-тебя-христом-на-вагонетке». Я иногда тоже так ругаюсь, получая в ответ ошеломленные взгляды выпученных глаз. Материться я выучился в пять лет, меня не смущали ни намыленная шея, ни общее порицание. Одна девушка сказала: мой папа никогда так не выражается. Будь я твоим папой, я не корячился бы сейчас в этом «бьюике-дайнафлоу». Она потом изрекла, когда мы сидели в «Русской чайной»: секс — это иногда так скучно. Ага, в доме для престарелых или с раком кишок. Я копался в болоте в поисках червяка, личинки или многоножки. Не люблю брать в руки многоножек и вислокрылок, но из них получается хорошая наживка, главное, чтобы крючок был небольшой. Ложь во пропитание. Я обманываю рыбу и питаюсь ее телом. Сидеть в засаде на болоте, пока не прискачет куропатка; отстрелить ей голову, проткнуть тушку зеленым ивовым прутом и пожарить на костре. Из-за нетерпения дело всегда кончалось тем, что мы съедали куропаток полусырыми. Вгрызаясь в почерневшую кожу, мы представляли дикарей, занимавшихся тем же и там же, где мы сидим сейчас. Странное чувство, когда вдруг находишь наконечник стрелы — посреди пашни, или в водостоке, или в овраге, где вода разъела почву. Когда ты молод, весь лес для тебя — «охотничьи угодья», и тебя ошеломляют наконечники стрел, ведь это следы, оставленные предыдущими охотниками. Прочитанные в отрочестве Сетон Томпсон, Кервуд, Джек Лондон, почти весь Зейн Грей, Кеннет Робертс, Уолтер Эдмондс
