Волк: Ложные воспоминания - [18]
Прощай, дорогой друг, отныне тебе предстоит возделывать самое дальнее поле. Передай привет Вийону и Йитсу.[32] Ты ведь не против, если я заберу эти монеты. Эти супер-пупер-больницы совсем с ума посходили.
Я ушел, и бессловесное «да» в ответ на вопрос о золотых монетах явственно заполнило собой священную палату.
Много лет назад мой старший, но не особенно мудрый друг-профессор сказал после своей седьмой идиотской женитьбы:
— Главное — это знать, что на что похоже.
— Но ничто ни на что не похоже, — ответил я с идеальной восточной улыбкой.
Компаса не было ни в рюкзаке, ни в кармане куртки. Перетряхнув спальный мешок, я обнаружил, что прибор застрял в папоротнике, постеленном для сбора влаги. Циферблат запотел, как случается с дешевыми часами. Это был очень дорогой немецкий компас, подарок на Рождество. Тоже мне, хитрая диверсия. Фрицы отрываются, подумал я, вглядываясь сквозь обрамленный стеклом туман в неуверенно дрожащую красную стрелку. Рассмотрев наконец шкалу, я не поверил ей, как и четыре дня назад. Однако сунул в карман пакет изюма, наполнил из ручья солдатскую флягу времен Второй мировой и отправился на юго-юго-запад к машине, до которой, по моим прикидкам, было миль семь. Когда доберусь до просеки, встанет вопрос, куда поворачивать — налево или направо. Может, какой-нибудь финн-лесоруб за это время разбил стекло и угнал машину, закоротив провода зажигания. Странные люди, эти финны Верхнего полуострова. Живут на одних пирогах — мясо, брюква и картошка, завернутые в тесто. Пьют, как кони, а разозлившись, дерутся топорами и дробовиками. Не особо изобретательны — даже рецепт пирогов к ним пришел из Корнуолла во времена медного бума прошлого века. Финнов привезли сюда работать грузчиками, и они вцепились в эту местность из-за снега, холодов и короткого лета. Она напоминает им другую необитаемую планету — их родину. Как-то в баре я разговорился с финном, который за год до того перегрыз на спор небольшой кедр и таскал в доказательство фотографии. У него почти не было зубов — ради ящика пива он оставил их в стволе дерева. В другой раз я танцевал с финкой, и она показывала мне левую сиську, простреленную на оленьей охоте. Шрам был точной копией кратера потухшего вулкана Лассен. Я предложил ей съездить в Смитсоновский институт, пусть выдадут сертификат.
Что со мной будет, если не останется больше леса, в чащобу которого можно забраться, или когда кончатся все «глухомани», что я буду делать? Не сказать, чтобы я в них разбирался или чувствовал себя здесь так уж вольготно. В конце концов, это чужой мир — искалеченный, однако доживший кое-где до наших дней, при том что язык его утерян безвозвратно. Кто-то предположил, будто тяга к этому миру заложена у нас в генах. Один мой дед был дровосеком, другой — фермером, оттого у меня кружилась голова на седьмом или пятнадцатом нью-йоркском этаже. Я просто не смог приспособиться к слоям и уровням людей надо мной и подо мной. Я жестоко страдаю в самолетах, хотя мой случай почти уникален — когда мне было лет двенадцать, маленький самолет, на котором я летел в Чикаго, попал в аварию на аэродроме Меггс-Филд. Сильный боковой ветер с озера Мичиган подхватил нас, наклонил самолет, и тот, обрубая крылья, покатился кубарем с полосы, пока наконец не остановился вверх колесами в нескольких футах от волнолома. Пожарная машина поливала нас пеной. Я повис на ремне, ударом с меня сорвало башмаки, а мозги искрились всеми цветами техниколора. За живучесть нас удостоили фотографии в «Чикаго трибюн».
В лесу нет романтики, что бы там ни болтали глупцы. Романтика в прогрессе, в переменах, в том, чтобы снять с земли старое лицо и приделать новое. Самыми большими антиромантиками были и до сих пор остаются наши индейцы. Всем, кто не согласен, предлагаю ради дозы романтики прыгнуть с парашютом или приводниться в летающей лодке на северо-западные территории. Я говорю не о землях вокруг озера Вордсворт — они красивы, милы, приятны, обаятельны и вполне пригодны для гостей. На Троицу в тамошних холмах бродят сто тысяч англичан, сталкиваясь лбами и мочась друг другу в ботинки.
Будь я наглым бессердечным миллиардером, я бы завез куда-нибудь между Уиндермером и Пенритом сотню-другую гризли или кадьяков и посмотрел, что выйдет. Только у нас самих их осталось мало, по крайней мере не столько, чтобы делиться с нацией, жрущей лошадиное мясо и до сердечных приступов раскармливающей собак конфетами.
Я был отчаянно одинок в ту апрельскую неделю. Бостон плавал под выпавшими за два дня тремя футами дождя, так что я позвонил в Вермонт своему знакомому, преподавателю в одном из тех небольших колледжей Новой Англии, что, культивируя определенный стиль внутренней дисциплины, выращивают взрослых людей совершенно особого сорта. Суть не в том, чтобы, подобно морской пехоте, «сделать из тебя мужчину», — скорее там растят джентльменов со специфическими качествами. Уже после выпуска эти молодые люди, не будучи знакомы, узнают своих, как «людей Тулипберга». Они отводят взгляд, краснеют, затем тайком хлопают друг друга по плечам, заключают в объятия, выкрикивают секретные слова и слюнявят друг другу уши. Гарвард, Йель, Принстон и Дартмут в этом смысле спокойнее. Их превосходство подразумевается само собой, они до самой смерти «старая школа», даже если порой маскируются под радикалов или бедняков. Второкурсник из Дартмута, с которым я разговорился в самолете компании «Юнайтед», когда летел в Сан-Франциско, утверждал, что «Рокки — человек Дартмута». Такая милая бессмысленная разновидность товарищества, по сути тевтонского, позволяющая этим олухам устраивать в Госдепартаменте свои ментальные групповухи, пока весь мир умирает где-то вдалеке. Короче, я сел в автобус и отправился к Стюарту и его жене. Перед этим он с восторгом сообщил мне по телефону, что получил постоянное место ассистента профессора. Я сказал: рад за тебя и за вас, живу сейчас в Бостоне и пытаюсь распутать психологические узлы своей жизни. Я знал, что он пригласит меня в гости — Стюарт из тех, кто обожает убеждать людей и помогает им встать на ноги, чтобы они смело могли встретить муссоны говна. На автобусной станции я купил на все оставшиеся деньги билет, сообщив кассиру, что эта долгая-предолгая дорога наверняка приведет меня в страну моей мечты.
Виртуозно упаковыванная в сотню страниц лиричная семейная сага, блестяще экранизированная. Герои классика современной американской литературы всегда ищут справедливости в непоправимо изменившемся мире и с трудом выдерживают напор страстей, которым все возрасты покорны.
Повесть классика современной американской литературы, по которой Тони Скотом снят знаменитый фильм с Кевином Костнером и Энтони Куином в главных ролях. Гаррисон может писать о кровавом любовном треугольнике с участием могущественного наркобарона и бывшего военного летчика или виртуозно упаковывать в сотню страниц лиричную семейную сагу, но его герои всегда ищут справедливости в непоправимо изменившемся мире и с трудом выдерживают напор страстей, которым все возрасты покорны.
От классика современной американской литературы Джима Гаррисона, прославившегося монументальными «Легендами осени» (основа одноименного фильма!), повесть о вечных страстях и о звере в человеке: индеец из Мичигана бродит по Лос-Анджелесу в поисках украденной у него медвежьей шкуры и пьянствует со сценаристами и старлетками.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В романе американского автора разоблачается деятельность Пентагона и секретных служб США, создающих в стране атмосферу страха и насилия.Хотя все описываемые в романе события являются литературным вымыслом, они с успехом могут быть отнесены к любому периоду современной истории США, где обычными стали политические убийства – физическое уничтожение неугодных реакционным кругам государственных и общественных деятелей.Роман заинтересует массового читателя.
От классика современной американской литературы Джима Гаррисона, прославившегося монументальными «Легендами осени» (основа одноименного фильма!), повесть об авторе трех дюжин штампованных биографий («биозондов»), который приглашает на ужин бывшую жену, подругу своей буйной юности.
В неком мире меча и магии существует процветающее королевство Азолиас. Был в этом королевстве монарх. И был у этого монарха канцлер, заведующий всей бумажной работой. В общем, государство как государство, да только вот о семье канцлера в королевстве ходили ужасные слухи. То тут, то там, можно было услышать: «Он управляет королевством за спиной короля», «Его жена приобрела свою красоту через договор с демоном», «Его сын подобен ядовитой змее», «Его дочь способна вырвать из тебя душу своим мечом». Так говорили обычные граждане Королевства.
Все менялось. Континенты, страны, города. А люди не менялись. Они все так же боялись того, что им неведомо. Все так же делали изгоями тех, кто на них не похож. В обществе, которое стремилось к равенству полов, расовому равенству, осталось так много дискриминации. Сильные становятся предметом страха, ненависти. Сильных берут под контроль, надевают ошейник и садят на цепь те, кого в обществе считают «слабыми». Тогда возникает вопрос. Раз сильных слабые садят на цепь, то возможно, мы не такие уже и сильные? А они не такие уж и слабые?
Двое детей знакомятся с волшебницей Соланж и попадают в необычный мир — Зимерию. В новом для ребят мире нет привычных благ цивилизации, но они поражаются первозданной красоте волшебной страны. Соланж рассказывает детям, что Зимерии угрожает опасность в лице захватчика Даджибаля. Ребятам предстоит отправиться на север континента, чтобы соединить собранный отряд освободителей с армией северной воительницы Ноэль, которая когда-то давно прибыла в Зимерию из их мира. В путь они выходят в сопровождении гиганта-кузнеца Бертрана и его помощников — Аздела и Кседа, а так же в лесу встречают Дастиду и Трофера — детей, чьи родители были убиты по приказу тирана.
Извечная война Ангелов Света и Тьмы пошатнула равновесие. И тогда в Сферу Миров вступил Воин. И сила была его неизмерима, и ненависть двигала им, смерть и разрушения сеял он. И когда пали твердыни и Светлых, и Темных, Войн Равновесия, убив хранителей, забрал источники жизни Ангелов, обрекая их на медленную смерть. Забрал, но не уничтожил…
Джини Ло думала, что ей хватало дел с защитой окрестностей от демонов. Но теперь, как страж, назначенный Небесами, состояние демонов стало ее ответственностью, и их количество только растет. Гуаньинь и Квентин стараются помогать ей, но им нужно, чтобы Нефритовый император встал и сам разобрался с кризисом. Пока он отсутствует, Джини выдвигает кандидатуру Гуаньинь на его место, не зная, что эту роль получит тот, кто сможет одолеть таинственную угрозу сверхъестественному порядку. Вместе с несколькими другими желающими получить трон, включая ее бывшего врага, Джини и ее друзья отправляются на задание в другие миры.
Бескрайние просторы жестокого Нового Мира Одинокого Кита. Повсеместный огонь яростных беспощадных войн, затухающий и разгорающийся вновь. Вольные Княжества расположенные обособленно от остальных человеческих государств. Впрочем, их удалённость от соседства жадных до чужого добра сородичей, отнюдь не означала, что там царили мир, покой да благодать. Ибо и без людей у тамошних жителей хватало врагов. В коих числились: гоблины, дриады, вересковые барбару, руинная жуть, мглистые ведьмы, волчьи всадники, орки, лютоглазы и многие-многие иные существа.
Вардлин Стюарт — американский мессия. Говорят, у него включена постоянная горячая линия с богом. Если это правда, вряд ли вам когда-либо приходилось молиться такому божеству.А началось все с того, что в пьяной драке Вардлин случайно убил человека. Осужденный на десять лет, в тюрьме он начинает писать стихотворения в прозе, своего рода молитвы, обращенные к некоему абстрактному божеству. Он просит не чудес, а всего лишь маленьких одолжений — для себя и сокамерников. И к его изумлению, молитвы не остаются безответными.