Волгари - [51]
Осеклась сноха... С побагровевшим от крови лицом поднимался из-за стола воевода.
— Блядины дочери! — закричал. — Дуры набитые! Он же про все наши тайности домашние знать будет!
Стол с сочивом опрокинул, к двери рванувшись. Ну, бабы! Ну, дуры!
Двух казаков с санями взял. Сам вскочил на коня верхом. К Аввакумовой избе вмиг прилетели. В двери не стучались. Ногой вышиб дверь воевода. Девок велел казакам в сани тащить. Сам на Настасью Марковну с кулаками.
— Где протопоп прячется?!
— Дак Господь с тобой... — перекрестилась Настасья Марковна. — На реку пошёл. Иордань рубит.
Казаки девок домой повезли, а воевода на коне из острога на высокий берег Нерчи выскочил. Не обманула протопопица. Чернеет посреди реки крестом Иордань. Над нею протопоп, издали на медведя чёрного похожий, кадилом размахивает.
Осторожно спустился на коне Пашков с обледенелого берега. Не торопил коня, когда подъезжал к Иордани. Но плеть в руке сжата была.
— Ты чего умыслил опять, распоп?! — спросил. — Ты чего девок моих исповедуешь?! Тайны решил выведать?
Аввакум не сразу ответил. Помахал кадилом, бормоча молитвы. С трудом сдерживая себя, ждал ответа Пашков. Наконец повернулся Аввакум. В рясе, поверх шубы натянутой, в скуфье своей, точно на неуклюжего медведя походил.
— Ты чего мелешь-то, Афанасий Фёдорович? — сказал. — Тоже в уме не цел стал? Когда твоих бешеных баб привели, я молебствовал два дни и маслом их, бедных, мазал. А как здравы стали, исповедал и причастил. Не причастив, как беса отгонишь? Бес ведь не мужик, батогом не испугаешь. Только креста боится, воды святой да священного масла. А совершенно бежит от Тела Христова. Другим способом я врачевать не учен... А без исповеди как причастишь? Это в римской вере творят не по-нашему, без исповеди. А нам, православным, подобает на всяко время покаяние искати...
И пошёл, с трудом переставляя в заледеневшей снизу рясе, к поставленному сбоку от Иордани распятию.
— Не озяб, распоп? — в спину спросил Пашков. — Может огоньком тебя погреть маленько требуется?
— Дак жги, чего уж... — равнодушно ответил Аввакум. — То-то я думаю, чего давно воевода меня не мучил? Нешто одумался? Куды там... Четвёртый год тебе показую, что не отнято у меня протопопство. А ты всё безумствуешь...
Он уместил наконец куда-то за пазуху крест и с кадилом, всё ещё дымящимся в руке, побрёл, тяжело переваливаясь, к крутому берегу.
Конём его смять воеводе хотелось. На куски исхлестать плетью. На дыбы поднял коня. Но закружился волчком. Потом сорвался с места и полетел к острогу мимо неуклюже бредущего по льду протопопа.
2
Необыкновенно хорошела весною Москва. Вечера долгие становились, тёплые... Частенько теперь вечерами покидал Славинецкий свою келью и сидел на скамеечке на монастырском кладбище, любуясь золочёными маковками церквей, так нежно сияющих в лучах уходящего солнца.
Славинецкий доволен был. Ещё один день не впустую прожит. Столько сделано! Исправление Библии завершил Славинецкий. Кому сказать — не поверят. Труд гигантский и непосильный, ибо великая тайна в Писании явлена и у многих мудрецов ум за разум заходил, едва они тайны этой касались. Недаром ведь говорится, что есть в Писании глубина, а есть и бездна потопления. Если засмотреться в бездны, сам не рад будешь. Это Славинецкий помнил, когда исправления делал. Не мудровал над переводами, не ждал, пока озарение придёт. Слово к слову переводил и не шибко-то заботился — поймут его перевод или нет. Это уж не его забота. Если не понятно что-то, видать, это Господь народу русскому и понимать не положил...
Спокойно на душе у Славинецкого было. Знатно потрудился и в сегодняшнее число и сейчас наслаждался в кладбищенском саду беседой с Симеоном, иноком, приехавшим в Москву из Полоцка.
Образованным человеком Симеон оказался. На Москве, если не считать брата Арсена, и не встретишь такого. Но Арсен злой какой-то, насмешничает всё. А Симеон нет. Обходительный человек... И к слову любовь имеет великую. Как и Славинецкий, не может спокойно на пустую бумагу смотреть. Над книгами-то да над писаниной ссутулился весь. Творец, одним словом.
Арсен Грек, за которым Славинецкий послушника своего посылал, появился в кладбищенском саду, когда Симеон читал вирши:
Был Симеон сутул, но молод, из-под чёрного клобука торчала кудрявая бородка, глаза имел смышлёные, с хитринкой.
Расхохотаться можно было, как, уморительно завывая, читал он свои вирши. Ещё смешнее выглядел Славинецкий. Поставивши подбородок на посох, старец буквально ловил каждое слово. Даже рот позабыл закрыть. И в глазах никакой хитринки не просматривалось. Одно только восхищение.
Задумался Арсен, пытаясь сообразить, отчего такими похожими кажутся столь несхожие между собой иноки. Один старый, другой молод. Один рыжеватый, другой чёрный как смоль. Один простодушием дышит, другой явно себе на уме. Наконец сообразил Арсен. Оба к языку глухи. Слова запоминают, выучили, как их соединять надо, и всё. А чтобы понять, чем отличаются языки один от другого, живую душу языка надо почувствовать — на это их не хватило. Ведь надо же! Только сейчас сосчитал Арсен, что Симеон в каждой строчке своих виршей по тринадцать гласных поместил. Видно, решил, что коли в Польше так вирши пишут, то так и по-русски можно... Только того не сообразил, что в польском языке ударения в словах не бегают с места на место, как в русском. Вот и получается, что у поляков — складно, у русских — нескладуха.
Ермак с малой дружиной казаков сокрушил царство Кучума и освободил народы Сибири. Соликамский крестьянин Артемий Бабинов проложил первую сибирскую дорогу. Казак Семен Дежнев на небольшом судне впервые в мире обогнул по морю наш материк. Об этих людях и их подвигах повествует книга.
Сейчас много говорится о репрессиях 37-го. Однако зачастую намеренно или нет происходит подмена в понятиях «жертвы» и «палачи». Началом такой путаницы послужила так называемая хрущевская оттепель. А ведь расстрелянные Зиновьев, Каменев, Бухарин и многие другие деятели партийной верхушки, репрессированные тогда, сами играли роль палачей. Именно они в 1918-м развязали кровавую бойню Гражданской войны, создали в стране политический климат, породивший беспощадный террор. Сознательно забывается и то, что в 1934–1938 гг.
Выдающийся поэт, ученый, просветитель, историк, собиратель якутского фольклора и языка, человек, наделенный даром провидения, Алексей Елисеевич Кулаковский прожил короткую, но очень насыщенную жизнь. Ему приходилось блуждать по заполярной тундре, сплавляться по бурным рекам, прятаться от бандитов, пребывать с различными рисковыми поручениями новой власти в самой гуще Гражданской войны на Севере, терять родных и преданных друзей, учительствовать и воспитывать детей, которых у Алексея Елисеевича было много.
Новая книга петербургского писателя и исследователя Н.М. Коняева посвящена политическим событиям 1918-го, «самого короткого» для России года. Этот год памятен не только и не столько переходом на григорианскую систему летосчисления. Он остался в отечественной истории как период становления и укрепления большевистской диктатуры, как время превращения «красного террора» в целенаправленную государственную политику. Разгон Учредительного собрания, создание ЧК, поэтапное уничтожение большевиками других партий, включая левые, убийство германского посла Мирбаха, левоэсеровский мятеж, убийство Володарского и Урицкого, злодейское уничтожение Царской Семьи, покушение на Ленина — вот основные эпизоды этой кровавой эпопеи.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В юности душа живет, не отдавая никому отчета в своих желаниях и грехах. Что, например, страшного в том, чтобы мальчишке разорить птичье гнездо и украсть птенца? Кажется, что игра не причинит никому вреда, и даже если птенец умрет, все в итоге исправится каким-то волшебным образом.В рассказе известного православного писателя Николая Коняева действительно происходит чудо: бабушка, прозванная «птичьей» за умение разговаривать с пернатыми на их языке, выхаживает птенца, являя детям чудо воскрешения. Коняев на примере жизненной истории показывает возможность чуда в нашем мире.
Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.
Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.
Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
1753 год. Государыня Елизавета Петровна, следуя по стопам своего славного родителя Петра Великого, ратовавшего за распространение российской коммерции в азиатских владениях, повелевает отправить в Хиву купеческий караван с товарами. И вот купцы самарские и казанские во главе с караванным старшиной Данилом Рукавкиным отправляются в дорогу. Долог и опасен их путь, мимо казачьих станиц на Яике, через киргиз-кайсацкие земли. На каждом шагу первопроходцев подстерегает опасность не только быть ограбленными, но и убитыми либо захваченными в плен и проданными в рабство.
Роман "Казаки" известного писателя-историка Ивана Наживина (1874-1940) посвящен одному из самых крупных и кровавых восстаний против власти в истории России - Крестьянской войне 1670-1671 годов, которую возглавил лихой казачий атаман Степан Разин, чье имя вошло в легенды.
Роман-трилогия Ивана Сергеевича Рукавишникова (1877—1930) — это история трех поколений нижегородского купеческого рода, из которого вышел и сам автор. На рубежеXIX—XX веков крупный торгово-промышленный капитал России заявил о себе во весь голос, и казалось, что ему принадлежит будущее. Поэтому изображенные в романе «денежные тузы» со всеми их стремлениями, страстями, слабостями, традициями, мечтами и по сей день вызывают немалый интерес. Роман практически не издавался в советское время. В связи с гонениями на литературу, выходящую за рамки соцреализма, его изъяли из библиотек, но интерес к нему не ослабевал.
Роман известного русского советского писателя Михаила Алексеева «Ивушка неплакучая», удостоенный Государственной премии СССР, рассказывает о красоте и подвиге русской женщины, на долю которой выпали и любовь, и горе, и тяжелые испытания, о драматических человеческих судьбах. Настоящее издание приурочено к 100-летию со дня рождения писателя.