Вольфганг Амадей. Моцарт - [8]

   — Петь я не умею, ваша великокняжеская милость, — храбро отвечает мальчуган. — Только играю. Но для этого мне нужен инструмент.

   — Инструмент? Ну, тогда нам придётся перейти в мою музыкальную гостиную.

   — Как вам будет угодно, я готов.

Чистосердечие и открытость мальчика заставляют архиепископа рассмеяться.

   — Хорошо, в другой раз, — говорит он, — Считай, сегодня тебе повезло. Но когда вернётесь из столицы, обязательно явишься ко мне и сыграешь то, с чем выступал перед господами в Вене.

   — С удовольствием.

   — Во всём слушайся отца. Он тебя только добру научит. Ты ведь его очень любишь?

   — После доброго Господа Бога сразу идёт папа.

   — Вот и славно. Ты хороший сын. — И снова поворачивается к придворному музыканту: — У тебя способные детки, да. Пожелаю тебе и твоим близким приятного путешествия в Вену! Но смотри мне, не перетруждай их! И вот ещё о чём прошу не забывать, Моцарт, ты у меня в услужении. Я твою просьбу удовлетворил, отпуск на несколько недель тебе предоставил, и сделал это с удовольствием. Однако это не означает, что ты можешь продлить его по своему усмотрению. Мы также намерены наслаждаться твоей игрой на скрипке, как и жители Вены. Ты меня понял?

   — Разумеется, мои обязанности перед вашей великокняжеской милостью для меня превыше всего.

Архиепископ только пренебрежительно машет рукой.

   — Вам, музыкантам, верить нельзя, — улыбается он. — Когда аплодисменты начинают кружить вам голову, вы о своих обязанностях и думать не думаете. Однако на сей раз поверю на слово. Вы поедете через Пассау?

   — Да, по плану нашей поездки это предусмотрено, ваша высококняжеская милость.

   — Я напишу вам рекомендательное письмо для епископа Пассау. Это может вам пригодиться. Там же вы познакомитесь с каноником, графом Херберштайном, моим добрым другом, который будет вас опекать.

Леопольд Моцарт отдаёт поклон, дети тоже кланяются.

   — И вот что ещё я хотел сказать. О дорожной приплате для вас я побеспокоился. Деньги на дорогу получишь вместе с рекомендательными письмами у моего коадъютора. Так, а теперь с Богом! Счастливого пути!

Моцарт почтительно откланивается и, получив у вежливого коадъютора деньги и письма, покидает с детьми дворец архиепископа. Довольный тем, что церемониальный визит позади, и тем, что он опять возвращается домой на коне, хотя получено им всего-то двадцать пять талеров, что при чрезвычайной скаредности его кормильца во всех вопросах, связанных с музыкой, следует считать милостью редкостной. Он идёт по улице уверенно, упругим шагом. Дети тоже сбросили с себя непривычную, но предписанную им серьёзность и, весело переговариваясь, торопятся за ним вприпрыжку, словно возвращаются с праздника. Предстоящая поездка будоражит им кровь.

V

Прелестным августовским утром за пределы резиденции архиепископа выехала престранная повозка — не то коляска, не то фургон, — под открытым верхом которой стояли прикрытые парусиной пианино и мешки с верхней одеждой. Отец Моцарт сидит между своими детьми, одетыми в тёплые пальто и шапки, словно путешествие происходит в зимнюю пору, занятый мыслями о грядущих событиях. Но дети тормошат его, задают без конца вопросы — ведь они видят столько нового и всему требуется дать объяснение. Леопольд Моцарт рад, когда дети, укачавшись от непривычной езды, засыпают. А потом, когда меняют лошадей и есть время перекусить, вопросам опять нет конца.

К вечеру третьего дня семейство Моцартов прибывает в Пассау. Но бог погоды словно только и дожидался их появления, и после ночной бури он разверзает все хляби небесные, низвергая в этот и последующие дни целые водопады, так что у приезжих не было ни малейшей возможности познакомиться с достопримечательностями Пассау.

Проходят пять дней, пять томительных из-за этой непогоды дней, прежде чем его княжеская милость даёт зальцбургским музыкантам знать, что он согласен послушать выступление чудо-мальчика — заметим, кстати, одного чудо-мальчика. Это немногословное послание действует на Леопольда Моцарта столь обескураживающе, он так оскорблён, что в первый момент готов даже уехать из Пассау. Вид плачущей дочери лишь укрепляет его в этом намерении. Граф Херберштайн появляется вовремя и, применяя всё своё дипломатическое искусство, старается спасти ситуацию. Он объясняет, что в силу церемониала епископского двора появление здесь особы женского пола, даже если она находится в детском возрасте, запрещено и что его предстоятель-епископ в этом отношении строго придерживается традиций и неумолим. Поэтому надо его понять; пригласив маленького музыканта, он, естественно, пригласил и Леопольда Моцарта, его отца и наставника. Тут подаёт голос сам Вольферль:

   — Если Наннерль не разрешают петь, я играть не стану, — заявляет он как о чём-то само собой разумеющемся.

Каноник приподнимает головку мальчика своими ухоженными руками и с нарочитой серьёзностью спрашивает:

   — Ты ведь не собираешься лишить нас радости, на которую мы все так рассчитывали?

   — А эти господа в музыке разбираются?

   — Вольферль, ты чересчур много себе позволяешь, — строго говорит отец.

   — Зачем же так? — возражает Херберштайн. — Просто он требователен. И мне это нравится. Будем надеяться, они воздадут тебе по заслугам. — И он поворачивается к Наннерль: — А ты, юная девица, не расстраивайся, что тебя там не будет. Там соберутся одни старики. Вот в Вене ты произведёшь настоящий фурор!