Вольфганг Амадей. Моцарт - [116]
— Учиться можно бесконечно — вот этому, например!
Когда Долес рассказывает ему, что сохранились все до единой мотеты, расписанные на голоса, он просит разрешения взглянуть на них, раскладывает на полу, на стульях, у себя на коленях и уходит в них с головой, забыв обо всём на свете. И так до самого обеда. Как вдруг появляется камердинер князя и торопит с отъездом: карета уже заложена. Все присутствующие огорчены, что встреча оказалась такой недолгой, но Моцарт утешает их — на обратном пути он задержится в Лейпциге подольше и постарается дать публичный концерт. Вообще говоря, он твёрдо рассчитывает на это, потому что на прощанье пообещал Йозефе выступить в Лейпциге вместе с ней.
Двадцать пятого апреля Лихновски с Моцартом прибывают в королевскую резиденцию. Фридрих Вильгельм II унаследовал любовь к музыке от своего дяди. Он сам играет на виолончели и, подобно большинству монархов, симпатизирует итальянцам — совсем недавно он назначил придворным композитором Боккерини, — но очень высоко ставит Генделя, Глюка и в особенности Гайдна. Из чего следует, что ни одному направлению в музыке он предпочтения не отдаёт.
Князь Лихновски представляет своего спутника королю. Тот произносит несколько лестных для Моцарта слов как о «Похищении из сераля», так и о его камерной музыке, давая понять, что имя Моцарта ему хорошо знакомо, и приглашает Вольфганга Амадея помузицировать с его домашним оркестром в кругу королевской семьи и ближайших придворных. После одного из таких интимных концертов король спрашивает его:
— Какого вы мнения о моём оркестре?
— Ваше величество! Это самый большой подбор виртуозов в мире, — говорит Моцарт. — Но когда эти господа играют вместе, они могли бы делать своё дело ещё лучше.
Король надувает щёки, а потом с улыбкой отвечает Моцарту:
— Вы откровенный человек. Ценю!
В Потсдаме они проводят всего неделю; Лихновски ни с того ни с сего начинает торопиться с отъездом.
Моцарту внезапная поспешность не по нраву, и он прямо говорит князю, что берлинская антреприза пока не принесла ему никаких реальных плодов и знакомые советуют остаться здесь подольше.
— Ну, тогда проводите меня, по крайней мере, до Лейпцига. Вы как будто пообещали друзьям выступить там с концертом? А оттуда вернётесь в Берлин...
Лейпциг прочно приковывает Моцарта к себе. Сюда же из Дрездена приезжает Йозефа со своими друзьями, и Моцарт отнюдь не испытывает в Лейпциге чувства одиночества, наоборот, число его почитателей день ото дня растёт.
Двенадцатого мая он даёт открытую академию. На репетиции оркестр играет аллегро его концерта слишком медленно.
— Ancora! — кричит Моцарт. — Ещё раз! — И показывает им на клавире нужный темп.
А поскольку это не помогает, отбивает такт ногой с такой силой, что серебряная пряжка на туфле разлетается на куски. И снова он кричит «Ancora!», пока после третьей попытки не добивается желаемого результата. После репетиции он обращается к присутствовавшим на ней любителям музыки:
— Не удивляйтесь, прошу вас. Это не каприз. Я не мог не заметить, что большинство из господ музыкантов уже в годах. Репетиция затянулась бы Бог весть на сколько, не начни я подстёгивать и сердить их. А когда они рассердились, они сделали всё, как надо.
Увы, в зале оказывается много свободных мест. Это ему не нравится, он не любит играть перед пустыми стульями. И велит впустить всех стоящих перед закрытой дверью любителей музыки, которые надеялись, что хоть кому-то из них повезёт и они получат свободный доступ в зал. Он исполняет два своих клавирных концерта, Йозефа поёт свои любимые арии, а потом он ещё импровизирует за клавиром. Аплодисментам нет конца, но он почему-то расстроен. В музыкальной уборной он подзывает к себе скрипача-солиста Карла Готтлиба Бергера и шепчет ему на ухо:
— Пойдёмте ко мне! Я буду играть для вас. Вы разбираетесь в музыке лучше, чем все собравшиеся здесь, вместе взятые.
И он действительно импровизирует для Бергера до самой полуночи. А потом срывается с места и протягивает ему руку:
— Так! Теперь вы слышали Моцарта. А остальное умеют и другие. Спокойной ночи.
Когда Моцарт девятнадцатого мая возвращается в Берлин, его ждёт сюрприз. По высочайшему повелению возобновляют «Похищение из сераля». А так как весть о его приезде быстро проносится по городу, постановку оперы назначают на тот же вечер. Композитор несколько запаздывает к её началу и тихонько становится в партере рядом с оркестровой ямой. Больше всех ему нравится исполнительница роли Блондхен с её на редкость приятным тембром голоса и грациозными движениями. Он видит и слышит её одну. И вдруг замечает, что вторые скрипки в арии Педрилло «На бой! Вперёд!» постоянно вместо «dis» дают «d». Разозлившись, он кричит вниз, в яму:
— Черти полосатые, когда же вы правильно сыграете «d»?!
— Это мог быть только Моцарт! — пробежало по оркестру.
А когда занавес опускается, о его присутствии в зале узнают все солисты. Двадцатилетняя Генриетта Бараниус чуть не падает в обморок и объявляет, что петь во втором акте не сможет. Дирижёр в отчаянии приводит за кулисы Моцарта.
