Волчья стая - [44]

Левчук успокоение сунул пистолет в кобуру, а ребята, доверяясь товарищу и заметно подобрев, поубирали за едины свои автоматы. Усатый окинул Левчука заинтересованным взглядом.

– Ты что, из болота?

– Ну, – просто ответил Левчук и осторожно поднял из травы младенца.

– А это что?

– Это? Человек. Где тут чтоб женщины какие. Мамку ему надо, малой он, сутки не ел.

Ребята молчали, слегка удивленные, а он развернул пиджак и показал им лицо младенца.

– Ого! Действительно! Смотри ты!.. И где взял?

– Длинная история, хлопцы. К какой-нибудь бабе надо. Есть ему надо, а то пропадет.

– Да в семейный лагерь отдать. Лагерь тут недалеко, – почти по-дружески сказал молодой, в кубанке, и вскочил в седло. – Кулеш, давай отвези. Потом догонишь.

– Нет, – сказал Левчук. – Я должен сам. Тут такая история, понимаете... Сам я должен. Это далеко?

– Смотря как. Дорогой далековато. А через ручей десять минут.

Они вышли из папоротника на дорожку. Лошади тревожно вертелись под седоками, которые, видно, торопились куда-то, но и этого болотного встречного, оказавшегося знакомым одного из товарищей, тоже неловко было оставлять без помощи.

– Ну ладно! – решил наконец парень в кубанке, бывший, по-видимому, старшим группы. – Кулеш, покажешь дорогу и догоняй. Возле Борти мы подождем.

Усатый Кулеш завернул лошадь, и Левчук торопливо подался за ним по дороге. Он шел быстрым шагом, стараясь понять, в какую он угодил бригаду, хотя наверняка не в Первомайскую. Из Первомайской этот Кулеш не мог быть на разъезде – Первомайская тогда действовала где-то под Минском и только весной появилась в этом районе.

– Это не по тебе там немцы пуляли? В болоте? – спросил Кулеш, поглядывая на него из седла.

– По мне, да. Едва ушел.

– Смотри ты! Там же трясина – о-ей!

– Ну. Думал, пузыри пущу. А ты теперь в Кировской, что ли? – осторожно поинтересовался Левчук.

– В Кировской, ага, – охотно ответил Кулеш. – Защемили и нас, сволочи! До вчерашнего было тихо, а вчера жеманули. Слышь, гремит? Отбиваемся.

Левчук уже слышал, как погромыхивало где-то в том направлении, куда они шли. Стрельба, правда, была отдаленная, зато густая, с раскатистым лесным эхом.

– Слушай, а это, часом, не твой? – кивнул Кулеш на его сверток.

– Нет, не мой, – сказал Левчук. – Друга моего.

– Вот как! Ну что ж, понятно...

– Не успел родиться – и уже сирота. Ни отца, ни матери.

– Бывает, – вздохнул Кулеш. – Это теперь просто.

Левчук быстро шагал рядом с рыжей Кулешовой лошадкой и постепенно отходил душой от всего недавно им пережитого. Наверно, он окончательно уже спасся и спасет наконец малого, в это теперь он почти что поверил. Хотя он был слишком измотан для того, чтобы по-настоящему порадоваться такому исходу его похождений. Теперь, когда столько страшного осталось по ту сторону болота, все-таки смилостивившегося над ним, он почувствовал в себе только тягучую тупую усталость и, стараясь не отстать от коня, бросал вперед нетерпеливые взгляды – когда же наконец покажется этот лагерь? Уж дальше лагеря он не пойдет. Там он устроит ребенка и выспится, а потом, может, обратится к какому врачу со своей раной. Мокрая, так и не перевязанная как следует, она то тупо болела, то начинала нестерпимо саднить в его плече, как будто нарывала, – не хватало еще заражения, что ему тогда делать? Его все больше начинала беспокоить рана.

– Уже недалеко, – сказал Кулеш. – Перейдем речку – и лагерь.

Левчук устало вздохнул и глянул на малого – тот спокойно себе дремал на его руках. Дорожка шла вниз, с хвойного пригорка к орешнику над ручьем. И тогда они увидели, как на той стороне по лужку, будто наперехват им, без всякого порядка бегут вооруженные люди. Один, завидя их тоже, замахал рукой, и Кулеш в замешательстве потянул повод.

– Что такое?

На дорогу выбежал смуглый, с жестковатым выражением глаз человек в немецком мундире, с немецким автоматом в руке: на его груди болтался огромный немецкий бинокль, и Левчук догадался, что это какой-то командир кировцев.

– Кулеш, стой! – крикнул командир и забросил за плечо автомат. – Кто такой? – кольнул он Левчука придирчивым взглядом.

– Это из Геройского, – ответил за него Кулеш. – Во, малого в семейный лагерь несем.

– Какого малого! – возмущенно вскричал командир. – Все в строй! Немцы прорвались, слышь, что делается.

Из орешника на дорогу высыпало человек двенадцать партизан. Все с виду были усталые, наверно, от долгого бега и нерешительно один за другим останавливались, прислушиваясь к неожиданной стычке их командира со знакомым Кулешом и незнакомым партизаном из Геройского.

– Что, с ребенком в строй? – удивился Кулеш.

– Ладно, ты вези ребенка! – быстро решил командир. – А ты в строй. Где винтовка?

– Нету, – сказал Левчук. – Вот пистолет.

– Становься с пистолетом. За мной марш!

Левчук секунду помедлил, намереваясь сказать, что ранен, но возбужденные лица командира и его бойцов дали ему понять, что лучше послушаться. Такие не очень станут упрашивать или разбираться в твоих оправданиях – такие обычно, если что не так, хватаются за пистолет. Левчук это знал по собственному опыту.

И он отдал ребенка Кулешу, который не очень ловко, с преувеличенной осторожностью поднял его в седло.