Волчья стая - [10]

На берегу у них едва нашлось силы снять с лошади обмякшее тело десантника, они уложили его в прокосе на мокрую от тумана траву и сами попадали тут же. Подняв ногу, Левчук вылил из левого сапога жидкую грязь, из правого она вытекала сама через дырку. Грибоед летом ходил по-крестьянски босой, и теперь у него не было забот с обувью. Вынув из винтовки затвор, он продувал ее забитый грязью ствол. Рядом тихонько лежала Клава, и над всеми, низко опустив голову и лихорадочно дыша запавшими боками, стояла лошадь с мокрым хомутом на шее.

– Ну вот! А вы говорили! – с усталым удовлетворением выдохнул Левчук.

Одним ухом он ловил нечастые уже выстрелы с гати, а другим чутко прислушивался к обманчивой тишине этого болотного берега. Тут как раз начиналось самое опасное, на каждом шагу им могли встретиться немцы. Сторожко поглядывая по сторонам, чтобы быть готовым к любой неожиданности, он левой рукой вынул из размякшей кожаной кобуры свой парабеллум, вытер его о полу пиджака. Две картонные пачки с патронами раскисли в воде, и он выбросил их на траву, ссыпав патроны в карман. Затем подобрал с земли автомат Тихонова. Десантник был без сознания и только бормотал что-то, пока они возились с ним на болоте, а теперь и вовсе затих. Жаль, что при автомате был всего один магазин, Левчук отомкнул его и взвесил в руке, но магазин, пожалуй, был полон. Чтобы убедиться в том, он хотел снять крышку, но передумал: становилось чертовски холодно. Мокрая одежда студила тело, сушиться же пока было негде, приходилось ждать, когда поднимется солнце. Хотя небо над лесом совсем прояснилось, но до восхода еще оставалось около получаса. И тогда на стылой сырой траве задвигался раненый.

– Пить... Пить!

– Что? Пить? Сейчас, сейчас, браток! Сейчас мы тебя напоим, – с готовностью отозвался Левчук. – Грибоед, а ну сходи, посмотри, может, ручей где.

Грибоед вставил в винтовку затвор и не спеша побрел в тумане по берегу, а Левчук перевел взгляд на Клаву, тихонько дрожавшую рядом. Мимолетное ощущение жалости к ней заставило его скинуть с плеча подмоченную его телогрейку.

– На, укройся. А то...

Клава укрылась и снова прилегла боком на травяном прокосе.

– Пить! – опять требовательно произнес десантник и зашевелился, будто испугался чего-то.

– Тихо, тихо. Сейчас принесет пить, – придержала его Клава.

– Клава? – по голосу узнал девушку раненый. – Клава, где мы?

– Да тут, за болотом. Лежи, лежи...

– Мы прорвались?.

– Почти да. Ты не беспокойся.

– Где доктор Пайкин?

– Пайкин?

– Зачем тебе Пайкин? – сказал Левчук. – Пайкина тут нет.

Тихонов помолчал и, будто заподозрив неладное, испуганно зашарил подле себя по траве.

– Автомат! Где мой автомат?

– Тут твой автомат. Куда денется, – сказал Левчук.

Но раненый требовательно протянул руку:

– Дай автомат.

– На, пожалуйста! Что только ты с ним будешь делать!

Слепо придвинув к себе оружие, десантник вроде успокоился, хотя этот его покой и оставался заметно напряженным, как перед новым рывком. И действительно, вскоре без всякой связи с предыдущим Тихонов глухо спросил:

– Я умру, да?

– Чего это ты умрешь? – нарочно грубовато удивился Левчук. – Вынесем, жить будешь.

– Куда... Куда вы меня несете?

– В одно хорошее место.

Тихонов помолчал, подумав о чем-то, и снова вспомнил о докторе.

– Позовите доктора.

– Кого?

– Доктора Пайкина позовите! Или вы оглохли? Клава!

– Доктора тут нет. Он куда-то пошел, – нашлась Клава и ласково погладила десантника по рукаву.

Тот облизал запекшиеся губы и растерянно заговорил дрогнувшим голосом:

– Как же... Ведь мне надо знать. Ослеп я. Зачем я слепой? Я не хочу жить.

– Ничего, ничего, – бодро сказал Левчук. – Еще захочешь. Потерпи немного.

– Мне надо... Мне надо знать...

Раненый замолк на полуслове. Левчук с Клавой переглянулись – мало еще им забот, – и Клава сказала тихонько:

– Не повезло Тихонову.

– Как сказать, – несогласно заметил Левчук. – Война не кончилась, еще неизвестно, кому повезло, а кому нет.

Вскоре пришел Грибоед с шапкой, полной воды, которую он, не найдя ручья, зачерпнул из болота. Но десантник, видно, опять был в беспамятстве. Ездовой нерешительно потоптался с шапкой в руках, из которой лилась вода.

– Котелка нет? – спросил Левчук.

– Нет.

– Эх ты, дед-Грибоед! Незапасливый ты.

– Я такий дед, як ты внук. Мне сорок пять годов только, – обидчиво сказал ездовой и выплеснул воду.

– Тебе? Сорок пять?

– Ну.

– Гляди-ка. А я думал, все шестьдесят. Чего же ты такой старый?

– Того, – уклончиво бросил Грибоед.

– Дела! – вздохнул Левчук и перевел разговор на другое. – Надо посмотреть, может, где деревня какая.

– Залозье тут где-то, – отвернувшись, сказал ездовой. – Не спалено еще было.

– Тогда пойдем.

– А коли это самое... А коли там немцы?

Если там немцы, то, конечно, идти не годилось. Наверно, было бы лучше разведать сначала одному, а остальным подождать в кустах. А то в случае чего с раненым им не очень легко будет уйти от беды, которая могла тут настигнуть их всюду. Только ждать в этой мокряди возле болота у них не хватало терпения, и на прокосе первой зябко зашевелилась Клава.

– Левчук, надо идти, – со сдержанной настойчивостью сказала она.